Читать книгу "Красная пирамида - Рик Риордан"

Но один снимок я все-таки оставила. Он был сделан в нашем лос-анджелесском доме вскоре после моего рождения. Мама стояла на балконе. За ее спиной плескался Тихий океан. На руках у нее была я — невзрачный сморщенный комочек, который только потом превратится в человека. Смотреть там не на что, зато мама даже в шортах и поношенной футболке выглядела просто восхитительно. Глаза у нее получились синие-пресиние. Светлые волосы она стянула резинкой. А какая у нее красивая гладкая кожа. Не то что у меня. Мне говорят, что я похожа на маму. Только вот у нее ни одного прыща на подбородке, а у меня…

[И нечего ухмыляться, Картер!]

Я давно не смотрела на этот снимок. Я выбрала его по двум причинам. Во-первых, я почти не помнила то время, когда мы жили все вместе. Во-вторых… это главная причина, почему я хранила фото… из-за символа на маминой футболке. Там был изображен анкх — символ жизни.

Моя мама носила символ жизни и погибла. Ничего печальнее не придумаешь. Но в тот момент она смотрела в аппарат и улыбалась, будто знала какую-то тайну. Или будто у них с отцом была какая-то только им понятная шутка.

Ледяные иголочки по-прежнему впивались мне в затылок. Я вдруг вспомнила человека в длиннополом пальто, который спорил с нашим отцом. Он что-то говорил про пер анкх.

С анкхом понятно: это символ жизни. А что такое пер? Скорее всего, тоже важное слово.

У меня мелькнула странная мысль: если бы я увидела слова «пер анкх» написанные иероглифами, то поняла бы их смысл.

Я убрала мамину фотографию обратно в ящик, взяла карандаш и одну из своих работ по математике, где была чистая страница. А если написать слова «пер анкх» по-английски? Может, я пойму, как выглядит иероглиф?

Едва мой карандаш коснулся бумаги, дверь в комнату открылась.

— Мисс Кейн! Можно к вам?

Я резко обернулась и выронила карандаш. На пороге стоял хмурый полицейский инспектор.

— Чем это вы заняты? — спросил он.

— Задачки решаю.

Потолок у меня низкий, и инспектору пришлось нагнуться. На нем был костюм пыльно-серого цвета. Под стать его седым волосам и землистому лицу.

— Задачки будете решать потом. Разрешите представиться: старший инспектор Уильямс. Сейди, мне надо с вами поговорить. Присядем?

Я не села. Инспектор тоже остался стоять. Его это явно раздражало. Попробуй находиться при исполнении, когда вынужден стоять скрючившись, как Квазимодо.

— Прошу вас, расскажите мне все по порядку, начиная с того момента, когда ваш отец заехал за вами.

— Я уже рассказывала полицейским в музее.

— Пожалуйста, расскажите еще раз.

Я рассказала ему все. А чего скрывать? Пока я дошла до голубых иероглифов и жезла, превратившегося в змею, его левая бровь поднималась все выше и выше.

— У вас очень яркое воображение, Сейди, — сказал инспектор Уильямс.

— Я вам не вру, инспектор. А вот ваша левая бровь вот-вот сбежит.

Он попытался разглядеть свою бровь, но, конечно же, не смог.

— Вот что, Сейди. Я понимаю: вам сейчас очень тяжело. Понимаю и то, что вы хотите защитить отцовскую репутацию. Но он исчез…

— Пока что он только провалился в саркофаге сквозь пол, — возразила я. — Он не умер.

Инспектор Уильямс развел руками.

— Сейди, мне очень жаль. Но мы должны выяснить, почему ваш отец совершил этот акт…

— Какой еще акт?

Полицейский откашлялся.

— Ваш отец уничтожил бесценные экспонаты и в результате погиб сам. Нам необходимо выяснить причину.

— По-вашему, мой отец — террорист? — сердито глядя на него, спросила я. — Вы что, спятили?

— Мы обзвонили нескольких коллег вашего отца. Насколько понимаю, его поведение сильно изменилось с момента смерти вашей матери. Он замкнулся в себе, с головой погрузился в свои исследования и стал все больше времени проводить в Египте.

— Так он же египтолог! Чем задавать дурацкие вопросы, вы бы лучше искали моего отца!

— Сейди… — Чувствовалось: инспектор едва сдерживался, чтобы меня не задушить. Не он первый. И чем я не нравлюсь взрослым? — Да будет вам известно, что в Египте существуют экстремистские группы, которые противодействуют вывозу древностей в музеи других стран. Не исключено, что эти люди вошли в контакт с вашим отцом. В его состоянии он мог оказаться для них легкой добычей. Может, он в вашем присутствии называл какие-то имена?

Я промчалась мимо инспектора и остановилась у окна. Я так разозлилась на этого идиота, что не могла связно думать. С чего это он решил, что отец умер? Нет, нет и еще раз нет! И как он смел называть отца террористом? Ну почему взрослые настолько глупы? Они всегда требуют рассказать всю правду, а когда начинаешь рассказывать — не верят. Тогда какая правда им нужна?

Я смотрела на темную улицу. Ледяные иголочки впивались в затылок сильнее, чем прежде. Потом я вспомнила про сухое дерево напротив и посмотрела туда. Его тускло освещал ближайший уличный фонарь. Возле дерева стоял все тот же толстяк в длиннополом пальто, шляпе и круглых очках, которого отец называл Амосом. Он стоял и смотрел в мою сторону.

В общем-то, я должна была бы испугаться. Представляете, когда незнакомый человек стоит напротив вашего дома и вовсю глазеет на ваше окно? Но он смотрел не угрожающе, а с сочувствием, будто знал, каково мне сейчас. И не скажу, чтобы он был таким уж незнакомцем. Где-то я его видела раньше. Только где? Я никак не могла вспомнить, и это меня бесило.

Инспектор за моей спиной снова прочистил горло.

— Поймите, Сейди. Никто не обвиняет вас в нападении на музей. Мы понимаем, что вы были втянуты в это против своей воли.

— Против своей воли? — переспросила я, отворачиваясь от окна. — А кто запер хранителя в его кабинете?

Левая бровь инспектора снова поползла вверх.

— В этом мы разберемся. Я уверен, что вы посчитали это чем-то вроде игры и не поняли истинных намерений вашего отца. Скажите, а ваш брат мог быть его сообщником?

— Картер? — хмыкнула я. — Да вы что, инспектор?

— Как вижу, вы настроены защищать и его. Вы считаете Картера достойным братом? Так надо понимать ваши слова?

Мне отчаянно хотелось съездить этому зануде по физиономии.

— Вы на что намекаете? На то, что он не похож на меня?

Инспектор заморгал.

— Я всего лишь имел в виду…

— Знаю я, что вы имели в виду, — перебила я, вспомнив фразу из какого-то фильма. — Да, я считаю Картера достойным братом.

Инспектор Уильямс поднял руки. Надо понимать, извинился за свои слова. Но мне было противно. Картер, конечно, не подарок, но мы уж как-нибудь сами разберемся. Терпеть не могу, когда люди сомневаются, что мы — одна семья. Ненавижу их косые взгляды. Сначала этот доктор Мартин в музее. Теперь инспектор Уильямс. Это бывало каждый раз, когда мы оказывались втроем. Абсолютно каждый.