Читать книгу "Парижские соблазны - Барбара Картленд"

Выражение крайней надменности не исчезло с лица камеристки.

– Соблаговолите следовать за мной, мадемуазель, – бросила она и направилась через холл к лестнице.

С замирающим сердцем Гардения последовала за ней. Вполне возможно, что ее ожидания не оправдаются и никакой радостной встречи родственниц не будет. В глубине души она не могла не соглашаться с лордом Харткортом: было бы хуже, если бы она отправилась бродить по этим лестницам вчера вечером и бросилась бы обнимать тетушку среди всего этого сумбура за зелеными карточными столами в богато украшенном салоне.

Камеристка поднялась на третий этаж, небрежно постучала, открыла ведущую в комнату дверь красного дерева и пропустила Гардению вперед. Какое-то время ей понадобилось, чтобы привыкнуть к полумраку, который создавали гардины на окнах. Хотя шторы и были раздвинуты, солнечный свет едва освещал комнату и стоявшую в алькове большую кровать, украшенную огромной раковиной, вырезанной из перламутра.

Тут из кровати раздался голос, хриплый и слабый:

– Кто это? Неужели ты, Гардения?

При звуке голоса замешательство и волнение Гардении улетучились.

– О, тетя Лили, дорогая тетя Лили! Это я, Гардения. Я приехала вчера вечером. Надеюсь, что вы не сердитесь. Мне больше ничего не оставалось, абсолютно ничего, только приехать к вам.

Среди подушек произошло движение, и к Гардении протянулась рука, к которой она с благодарностью припала.

– Гардения, деточка моя. Я никогда в жизни так не удивлялась. Я думала, что Ивонна, должно быть, что-то напутала, когда рассказала, что приехала моя единственная племянница. Почему же ты не написала?

– Я не могла, тетя Лили. Мне нужно было уезжать немедленно. Понимаете, мама умерла.

– Умерла? – Герцогиня села, и даже призрачный полумрак, царивший в комнате, не помешал Гардении увидеть выражение ее лица. – Не может быть! Твоя мама умерла! Бедная дорогая Эмили. В последний раз, когда она писала мне – это было после несчастья с твоим отцом, – она была такой бодрой, полной энергии, горела желанием воспитывать тебя и вести хозяйство.

– Она очень старалась, – сказала Гардения. – Но это оказалось выше ее сил!

– Подожди минутку, детка! – воскликнула герцогиня. – Ты должна мне все подробно рассказать. О, моя бедная голова! Она сейчас расколется. Ивонна, принеси мои порошки и немного подтяни гардины, мне хочется посмотреть, как выглядит моя племянница. Прошло много лет, да, много лет, с тех пор, как я ее видела в последний раз.

– Как минимум семь лет, тетя Лили, – сказала Гардения. – Но я никогда не забуду, как красивы вы были, когда приехали к нам и привезли огромный пакет гостинцев: и коробочки с крохотными черносливами, и печеночный паштет для папы, и изумительный кружевной пеньюар для мамы. Вы мне казались феей из сказки!

– Дорогая девочка! Так приятно, что ты все помнишь, – проговорила герцогиня. Она хотела было погладить Гардению по плечу, но застонала. – Моя голова, я не могу шевельнуться! Поторопись, Ивонна!

Со своей камеристкой она говорила по-французски, а с Гарденией – по-английски, и девушку приводила в крайнее изумление та легкость, с которой тетушка перескакивала с одного языка на другой.

Ивонна подтянула гардины, и в комнату ворвался свет. Гардения увидела лицо тетушки и с трудом сдержала возглас удивления! Она помнила ее отливающей золотом блондинкой, от красоты которой захватывало дух, с фигурой как у Юноны, с нежной кожей и голубыми глазами. За эту потрясающую красоту ее называли английской розой.

«Тебя неправильно окрестили, – вспоминала Гардения, как папа галантно говорил тетушке. – Лилия – это бледный, суровый, довольно холодный цветок. А ты теплая, и пылкая, и красивая, как моя «Слава Дижона», что растет у крыльца».

«Генри, ты поэт», – отвечала тетушка, метнув на него кокетливый взгляд и мило улыбнувшись, что показалось маленькой Гардении очень привлекательным. Теперь же на подушках перед ней лежала бледная тень английской розы, однажды как бы по мановению волшебной палочки появившейся в их маленькой деревушке и произведшей сенсацию среди жителей, никогда не видевших таких «безлошадных экипажей», как тогда называли столь широко обсуждаемый и внушавший страх автомобиль.

«Я настояла, чтобы мой муж поехал в Англию и купил «Роллс-Ройс», – рассказывала всем Лили. – Французские машины не такие красивые и изысканные. Я давно собиралась повидать вас, а раз уж мы здесь, я решила навестить вас».

«Дорогая Лили! Как это на тебя похоже: свалиться с неба так неожиданно и не предупредить нас!» – смеялась мама.

Сестры поцеловались, замерев на мгновение в объятиях друг друга, как бы прокладывая мост через огромную пропасть, разделяющую их, – пропасть, образовавшуюся из-за разницы в их образе жизни, материальном и общественном положении.

Гардения часто после той встречи размышляла о красоте тети Лили, о ее утонченном лице, закрытом специальной вуалью для поездок в автомобиле, спускавшейся с белой шоферской шляпки на светлый пыльник, который защищал ее элегантное платье. И сейчас ей трудно было узнать ту сверкающую красавицу в этой женщине с изборожденным морщинами лицом, с отекшими, усталыми глазами.

Волосы тети Лили все еще отливали золотом, но оттенок стал очень ярким, почти кричащим вместо бледно-желтого, цвета спелой пшеницы. Кожа казалась серой и безжизненной, и, несмотря на то что тетушка была накрыта одеялом, Гардения заметила, что она располнела, шея потеряла гладкость и мягкость линий – та самая шея, которая служила опорой гордой головке, за честь увековечить которую в мраморе боролись скульпторы.

– Гардения, да ты выросла! – воскликнула тетя Лили.

– Боюсь, что так, – ответила Гардения. – Мне ведь уже двадцать.

– Двадцать? – Казалось, у тети Лили перехватило дыхание. Прикрыв на секунду глаза, она простонала: – Ивонна! Где мои порошки? Голова болит невыносимо.

– Вот они, ваша светлость.

Ивонна с маленьким серебряным подносом подошла к кровати. На подносе стояли стакан воды и черно-белая коробочка с белым пакетиком.

– Дай мне два, – приказала герцогиня, протягивая руку за водой.

– Вы ведь знаете, ваша светлость, доктор говорит… – начала Ивонна, но герцогиня ее резко оборвала:

– Доктор может говорить что угодно! Когда у меня такие бурные, как вчера, ночи и когда моя единственная племянница приезжает и сообщает, что моя сестра умерла, мне нужно что-то принять. Принеси мне бренди и содовой. Я больше не хочу кофе. От одной мысли о нем меня тошнит.

– Слушаюсь, ваша светлость, – смиренно проговорила Ивонна, что яснее всяких слов выражало ее неодобрение.

– И поторопись, – добавила герцогиня. – Я не собираюсь ждать весь день. Мне хочется выпить сейчас.

– Сию минуту, ваша светлость, – ответила Ивонна, метнувшись к двери.

– Двадцать! – повторила герцогиня, глядя на Гардению. – Не может быть! Это невозможно.