Читать книгу "Приморские партизаны - Олег Кашин"

– Спасибо, что покатали, – это уже у крыльца облправительства Соломон Борисович сам заговорил, чтобы избежать приглашения внутрь. – Я понимаю, что сейчас у вас сложный период, – губернатор удивился, но и обрадовался. Не подвела интуиция, получается – Соломон Борисович ему сейчас что-то скажет.

– Сложный период, – повторил оппозиционер. – Но вы же понимаете, что вина здесь только ваша. Милицейский произвол на повестке уже который год, а вы ведь ничего не делали, вообще ничего. А если вы ничего не делали, то приходится делать нам. Понимаете?

И, не подав на прощание руки, развернулся и пошел назад к областной думе. Губернатор вспотел, остался стоять у крыльца.

15

Химич, сидя в своем портовом кабинете и имея под рукой хоть и казенный, но при этом вполне замечательный компьютер, свой рассказ, или роман, или повесть, так и не начал записывать – продолжал сочинять мысленно. Сюжет за последнее время чуть изменился, годы, в которые все в рассказе происходило, уже были не двадцатые, а, наверное, шестидесятые, и Россия у Химича была уже не вполне той Россией, какой мы привыкли ее знать и помнить. То есть заснеженные просторы – да, и резные наличники на деревянных домах – тоже да, и река, видимо, Волга, и рыба в реке, и церкви местами покосившиеся, а местами красивые и ухоженные, но никакой советской власти, а вместо нее – обычная, как на Западе, власть с парламентом и судьями в париках и мантиях, но при этом прописанная в законе система раздельного проживания или, как называли ее иностранцы – «апартеид».

Всех людей закон делит на три категории. Первая – менты. Менты заседают в парламенте и в судах, работают в правительстве, занимаются бизнесом, ходят в свои красивые ухоженные церкви, и в полиции, конечно, тоже служат менты. Это их страна, они здесь главные.

Вторая категория – это бандиты, у которых все примерно то же самое, только в полицию они служить не идут, им этого не позволяет их бандитский закон, признаваемый и уважаемый ментами.

И самая многочисленная и при этом самая бесправная категория граждан – собственно люди, народ. У народа нет прав, народ селится в специально отведенных территориях, так называемых бантустанах. Закон запрещает представителям народа вступать в браки с ментами, закон позволяет ментам сносить дома, в которых живет народ, закон запрещает ментам и народу пользоваться одними и теми же услугами и одними и теми же общественными пространствами и помещениями, закон дает право посещать территорию, на которой живут менты, только тем представителям народа, у которых есть соответствующий пропуск.

В этой, на первый взгляд, людоедской общественной системе было много положительных сторон. Первым в мире человеком, полетевшим в космос, был представитель народа Гагарин, а ракету для его полета разработал представитель народа Королев, который, в свою очередь, воспользовался добытой для него ментами у немцев технологией реактивного двигателя. Кроме того, врач из ментов сделал первую в мире успешную операцию по пересадке человеческого сердца – от одного представителя народа к другому, и тот, которому вставили новое сердце, даже выжил и получил право посещения территорий, на которых живут менты. Своим положением народ вообще был доволен, достаточно сказать, что единственное за десятилетие настоящее народное восстание случилось в бантустане Новочеркасск и имело под собой скорее местные и случайные основания (администратор бантустана мент Курочкин что-то не то сказал в присутствии народа), чем какие-то системные и глубинные, и когда Новочеркасск расстреляли ментовские танки, в остальных бантустанах все было по-прежнему спокойно и мирно. Только Солженицын был чем-то недоволен, но его тридцать лет держали в специальной тюрьме на острове Русском, и во второй части рассказа или романа он, уже получивший Нобелевскую премию, ехал в Москву через всю Россию знакомиться с Горбачевым, который то ли под давлением экономического кризиса, то ли по собственной доброте решил отменить апартеид и уравнять народ в правах с ментами.

В третьей части Солженицын уже умер, в Голливуде сняли фильм о футбольном матче примирения между народом и ментами, Солженицына играл Морган Фриман, но в России фильм успеха не имел – в России народ тихо дичал, все друг на друга нападали на улицах, грабили и, по слухам, даже ели. Дома бывших ментов и соседствующие с ними гостиницы для иностранцев, были обнесены колючей проволокой и охранялись бронетехникой. Апартеида уже как бы не было, но он был, просто не было уже закона, за отмену которого можно было, рискуя жизнью, бороться, как боролся когда-то Солженицын. Просто – это было уже навсегда. Фразу «это было уже навсегда» Химич все-таки записал в отдельном вордовском файле, чтобы не забыть. Она казалась ему очень весомой, эта фраза.

16

А как его звали-то? Никто не запомнил. Слишком простая русская фамилия, такие никогда не запоминаются, хотя он ведь даже был знаменитость – ну, в каком-то смысле знаменитость, по телевизору однажды выступал, и хотя канал был новый московский полулюбительский, зато модный и, как считалось, чуть ли не оппозиционный, и ту передачу многие посмотрели. Наверное, даже слишком многие – даже тот таксист, даже та уборщица на почте.

– Россиянин судится против России, – ведущий, седоватый и полноватый, похожий на симпатичного грызуна, сидел напротив гостя, усталого, как будто не спал трое суток, молодого человека лет двадцати пяти, длинноволосого, в пластмассовых очках и футболке с Дэвидом Боуи. – Открою маленький секрет: мы предлагали ему выступить в нашем эфире не представляясь и не показывая лица, но он отказался от таких мер предосторожности. Скажите, почему вы не скрываете своего лица и имени?

Гость вздрогнул.

– Ну как. Я сужусь от своего собственного имени, не скрываю его. Лицо тоже прятать – знаете, все, кому надо, меня и так знают в лицо. Мне не от кого прятаться.

– Хорошо. Тогда давайте сначала расскажем нашим зрителям, что с вами случилось и почему вы подали на Россию в Европейский суд по правам человека.

Гость снова вздрогнул.

– Ну как. Я живу в Москве восемь лет, я иногородний, приехал восемь лет назад. Знаете, как это – покорять Москву, да? Поехал недавно к родителям. Шел вечером по улице. Милиция.

– Давайте уточним: вас задержала милиция?

– Ну как. Они подошли, спросили закурить. Я не курю, я им так и ответил, что не курю. Они тогда сказали, что поедем для выяснения личности. У меня паспорт был с собой, но они сказали, для выяснения.

– И вы с ними поехали?

– Я бы так сказал, что они меня повезли. Они меня не спрашивали, поедем или нет, они меня просто посадили в машину, и мы поехали.

– Поехали в отделение, да?

– Да, поехали в отделение.

– Хорошо. Вас привезли в отделение и что там было? Составили протокол?

– Нет, не протокол, просто разговаривали – кто, откуда. Спросили, где живу, я сказал, что живу в Москве.

– Интересно. И как они отреагировали на то, что вы живете в Москве?