Читать книгу "Заклятие (сборник) - Шарлотта Бронте"

– Дорогой Артур, – проговорила я, – что за счастливый поворот колеса Фортуны заставил вас вернуться так быстро?

– Не знаю, счастливый или нет, Мэри, – ответил он. – Вы так изумились при моем появлении.

Я не ответила. Было что-то очень странное в выражении, с которым он на меня смотрел. Тут между нами метнулся Кунштюк[23], мягко, но решительно оттеснил меня от герцога и заговорил с ним на языке жестов. Я молча смотрела, как они с быстротой молнии складывают пальцы в слова; при этом глаза изъяснялись быстрее рук.

– Что происходит? – спросила я, обращаясь к самой себе.

Герцог после недолгого молчания ответил:

– Мэри, я должен быть в Ангрии, поэтому не рассказывайте никому о моем неожиданном возвращении. Я пробуду здесь всего пять минут. Мне только и нужно, что написать письмо.

Чернила и бумага были на столе. Он сел, торопливо набросал записку, сложил ее и запечатал. Я приметила, что на пальце у него нет королевского кольца с печаткой, так что к сургучу он приложил другое, маленькое, с гербом Уэлсли, а не Ангрии. Закончив, герцог встал, надел дорожную шляпу и надвинул ее довольно низко, прижав густые кудри ко лбу, так что глаза оказались скрыты в тени. Он быстро, испытующе глянул на меня, небрежно попрощался и уже хотел выйти из комнаты. Плохо сознавая, что делаю, я бросилась к нему.

– Дорогой Артур, – сказала я, – вы уйдете, не пожав мне руку?

Он хохотнул и перевел взгляд с меня на Кунштюка. Тот затопал и замахал руками, нетерпеливо показывая, что герцог должен уйти.

– Этот карлик управляет вашими поступками, милорд? – спросила я. – Хоть бы он провалился!

– И я желаю того же, – был ответ. – Он несносен, однако полезен. Ладно, дайте мне руку и забудьте о его причудах.

Мои пальцы не успели коснуться руки герцога, когда с Кунштюком случился настоящий припадок. Он прыгал, извиваясь всем телом, словно в него всадили нож, и корчил ужасающие гримасы – другими словами, демонстрировал все симптомы злобного и нелепого бешенства. Ему не было причин так выходить из себя: я почти не ощутила пожатия Заморны, таким оно было легким и прохладным. Его светлость от души хохотал надо мной и над карликом, явно намереваясь продлить забаву, поскольку закрыл дверь, стоявшую до того открытой, и раза два приближался ко мне. Всякий раз Кунштюк впадал в ярость, и белки его глаз начинали опасно блестеть.

– Ха! – проговорил Заморна. – Очевидно, мне пора идти.

Он еще раз бросил мне: «До свидания», – вытащил из-за пазухи пистолет, изо всех сил ударил Кунштюка рукоятью и со словами: «Вот тебе, собака, за твою несносность» – вышел из комнаты.

Так вот, бабушка, что Вы об этом думаете? Разве не странное происшествие? И оно было не первым в своем роде. Дважды или трижды похожие сцены разыгрывались еще раньше. Не могу вообразить, с какой стати карлик встает между мной и моим супругом, а уж тем более – почему тот, при своем вспыльчивом нраве, такое терпит. Так же непонятны мне и приступы его холодности – именно приступы, потому что в остальное время он далеко не холоден, но это и делает их столь для меня мучительными. И еще: обычно Кунштюк в его присутствии едва смеет поднять глаза, пресмыкается перед ним, как червь. Я уверена, что загадку мог бы разгадать только Эдип.

Пока писала, мне стало совсем грустно, а сейчас уже первый час ночи, так что, дорогая бабушка, желаю Вам всего наилучшего.

Ваша любящая внучка

Мария Генриетта Уэлсли

P.S. Утверждают, будто в постскриптумах женщины пишут то главное, что хотели сказать, что сильнее всего занимает их мысли. Думаю, мое теперешнее письмо не станет исключением из правила. Вы наверняка слышали о кончине лорда Альмейды. Я узнала о ней только из официального сообщения в газетах. Заморна ни разу не обронил при мне имя юного принца. С самого нашего знакомства и по сию пору он деликатно избегал говорить о прошлом, хотя, боюсь, часто о нем думает. Так вот, моего пасынка похоронили две недели назад, в полночь, в королевской усыпальнице Уэлсли. Насколько я понимаю, присутствовали только ближайшие родственники и еще два человека, которых никто не знает.

Бабушка, я бы прямо сейчас отдала тысячу фунтов, чтобы узнать, кто такой Эрнест. Он сын Заморны, в этом я не сомневаюсь, поскольку видела мальчика, но кто его мать? Знаю, чье имя Вы назовете, но ваша догадка ошибочна: нет, не М.Л. Я очень серьезно спросила Эдварда[24], и он так же серьезно, без промедления ответил, что не она. Я совершенно лишилась покоя. Дремлющие во мне искры женского любопытства разгорелись жарким огнем. Я решила выяснить, что смогу, и, кажется, частично в этом преуспела. Чарлз сказал, что Эрнест и его воспитательница по-прежнему живут на вилле Доуро. И вот, как-то вечером на прошлой неделе, я надумала туда съездить – погода была как раз для прогулок – и нанести им визит. Мне хотелось узнать, действительно ли мисс Лори так хороша собой, а Фицартур так похож на отца, как утверждают. Я понимала, что рискую навлечь на себя мужнино неудовольствие, однако женское любопытство одолевает любые преграды. К тому же герцог был в Адрианополе, за двести миль отсюда, и я сочла, что опасность невелика. Итак, я велела подать карету и тронулась в путь.

Я въехала в именье за два часа до заката, и торжественная тишина вечера напомнила мне Перси-Холл. Чтобы стук колес не выдал мое приближение, я вышла из кареты еще до того, как впереди показалась усадьба. Свернув с главной дороги, я выбрала более короткую тропку, вьющуюся меж деревьев к саду. Все было таким спокойным, таким тенистым и тихим, что я не удержалась от искушения подняться по склону и немного погулять в сумеречных аллеях, манящих райскими видами. Я брела и брела, забывшись в своих мыслях, и внезапно, повернув, услышала плеск фонтана; мне показалось, что с шумом воды мешаются голоса. Вокруг росли деревья, так что я, оставаясь незримой, могла наблюдать за духами здешних рощ. Над бассейном склонился мраморный Нарцисс работы Чантрея. А рядом, особенно живые по контрасту с мертвым камнем, сидели дама и двое детей. Да, бабушка, двое!

В даме я сразу узнала мисс Лори. Высокий рост, черные глаза и волосы, смуглая кожа – все соответствовало описаниям. Она и впрямь очень хороша собой, чему я не удивилась (среди наших крестьянок немало миловидных), однако меня поразило ее изящество. Она казалась дочерью графа, а не бедного селянина. Увидев ее, я задрожала, но еще сильнее меня затрясло при виде двух ангельских деток, мальчика и девочки, лет, наверное, четырех и двух, таких утонченно прекрасных, так исполненных жизни, что рядом с их кудрявыми локонами и смеющимися глазами незрячие очи и гладкие мраморные руки изваяния пугали своей могильной недвижностью. А сходство – да, оно отравляло всю прелесть открывшейся мне очаровательной сцены. О, если бы их глаза были голубыми, а кудри – соломенными! Я бы почувствовала к ним нежность. Однако видеть черты моего мужа в его очаровательных миниатюрных подобиях, смотреть в его собственные глаза – с такой же темно-коричневой, прозрачной, совершенно ровной радужкой и большими зрачками – от этой красоты мне делалось дурно. Девочка была почти точной копией брата, только чуть светлее кожей, и к чертам Заморны в ней примешивалось что-то неуловимое, придававшее облику женственность. Дети лежали на бортике и пускали в бассейн листья и цветы, глядя, как их затягивает в водоворот. Мина внимательно следила, чтобы малыши не упали в воду. О, какое это было восхитительное зрелище – в ажурной тени, отбрасываемой деревьями на всех троих. Я должна была бы залюбоваться – но не могла.