Читать книгу "Непредвиденная опасность - Эрик Эмблер"

Поджидая в маленькой полутемной приемной, когда ее соединят, она слышала, как брат шарит в ящиках письменного стола. И тихо напевает себе под нос «Чубчик». Вот шорох прекратился, он чертыхнулся. И Тамара спросила его, в чем дело и надо ли помочь. Но выяснилось, он искал патроны для своего револьвера и нашел. А потом она спросила:

— Андреас? Так мы поедем в Москву в декабре?

— Да, Тамара, поедем.

— На целых три месяца?

— Возможно.

Она молчала. Потом провела пальцем по полке, оставив в пыли длинный след. И заговорила снова каким-то потухшим голосом:

— Скажи, Андреас, мы постоянно должны делать эту работу? Всегда?

— Думаю, у нас неплохо получается.

Она слышала, как он задвинул и запер ящик стола. Прижимая к уху телефонную трубку, она задумчиво разглядывала стоявшую на столе старомодную пишущую машинку, потом заговорила снова:

— Надеюсь, к тому времени, как мы прибудем в Линц, Борованского уже прикончат?

— Ортега получил инструкции не убивать его. Только раздобыть эти фотографии любой ценой. Впрочем, не хочу, чтобы ты на этом зацикливалась. Подумаешь, Борованский, не велика потеря! Эту историю о мужчине и женщине в Эссене слышать просто противно.

Тамара задумчиво нажала на клавишу машинки.

— А ты помнишь его глаза, Андреас? Разве может человек с такими добрыми карими глазами оказаться предателем?

— Глаза человека, его нос, лоб, его уши и прочее — все это, Тамара, не имеет ни малейшего отношения к тому, что творится у него в голове. У мужчин небольшого роста обычно большие головы, у высоких — маленькие. Не найдется во всем мире и двух человек, которые бы читали мысли друг друга только по лицам.

Настала пауза, затем она услышала, как брат открывает дверцу буфета.

— Пора выезжать в Берн, Тамара. Поезд через двадцать минут.

— Возьми теплый шарф, Андреас. Там, должно быть, очень холодно.

Андреас вышел следом за сестрой. На нем было толстое серое пальто, вокруг шеи обмотан шерстяной шарф. Он наклонился и легонько чмокнул ее в щеку.

— А ты взял свою трубку, Андреас?

— Нет.

Тут вдруг в приемной зазвонил телефон.

— Наверное, агент из Берна, — сказала Тамара.

3

Номер 25

Все три с половиной часа, что они ехали от границы до Линца, господин Захс болтал без умолку.

— Человек должен научиться, — говорил он Кентону, — разбираться в людях. — Он выразительно приподнял грязный палец. — Вот взять, к примеру, вас, господин Кентон. Стоило мне увидеть вас в поезде, и я сказал себе: это человек, на которого можно положиться. Человек, которому можно доверить все свои сбережения и знать, что они будут в целости и сохранности.

Тут он выдержал многозначительную паузу.

А Кентон подумал, что Захс, должно быть, принимает его за круглого дурака, раз до сих пор считает, что он поверил в эту его историю с еврейским беженцем.

— Но почему, — продолжил Захс, — почему честный человек не должен получать вознаграждение за свою честность? — Карие его глаза округлились от удивления. — Я рад заплатить. Это правильно. Справедливо.

И он принялся ковырять в зубах.

Кентон беспокойно заерзал на сиденье. И напомнил себе, что эти шестьсот марок он заработал. Он не вполне понимал, зачем господин Захс завел этот разговор. То ли это скрытая угроза, то ли подобными льстивыми заверениями этот господин хочет повысить самооценку своего курьера. Если последнее, то ему плохо удалось. У Кентона просто в голове не укладывалось, как это человек мог довериться первому встречному, мало того, заплатить шестьсот марок за то, чтобы тот доставил конверт в гостиницу в Линце.

В тот момент любопытство Кентона пересилило даже ту неприязнь, которую вызывала его роль наемного курьера. Захс, очевидно, чего-то или кого-то боялся — о том свидетельствовал его приступ разговорчивости на нервной почве — но кого или чего именно? Лишь одно было совершенно ясно. Вся эта болтовня о мерах безопасности, еврейских беженцах и нацистских шпиках — чистой воды ерунда и вранье! Кентону довелось однажды брать интервью у одного из самых одиозных и умных лжецов в Европе. Так вот, господин Захс в сравнении с ним был до отвращения неубедителен. Но одно дело — верно интерпретировать слова человека, когда тебе известно немного больше, чем положено знать, и совсем другое — когда ты ничего не знаешь ни о рассказчике, ни о его истинных мотивах. Вообще вся эта история просто ставила Кентона в тупик.

— Психология, — продолжал меж тем господин Захс, — весьма странное занятие. Я знал немало хороших психологов.

Он закивал и громко высморкался.

— Когда я работал на сталелитейном заводе в Эссене, был там один человечек, настоящий спец по психологии. Ну, со странностями, сами понимаете. Есть мужчины такие маленькие и робкие с виду, что кажется, будто они постоянно чего-то боятся. Ну и этот Хофф был как раз таким — маленьким и робким. Вам когда-нибудь доводилось бывать в литейном цехе, мой господин? Нет? О, это, доложу вам, зрелище! Тонны расплавленной стали плывут в огромном ковше на подъемном кране, он медленно движется к литейным формам. Затем срабатывает оператор, ковш наклоняется, и из него начинает хлестать раскаленная сталь, прямо как кровь из свиньи. Уверяю, это стоит видеть.

Господин Захс мечтательно закрыл глаза, словно представляя себе эту картину. А затем вдруг резко открыл их, и на его лице отразился страх.

— Боюсь, я утомил вас, мой господин. Прошу прощения. Глубоко сожалею! — И он умолк.

— Нет, нет, что вы, — вежливо возразил Кентон.

— Вы так добры. — Он похлопал Кентона по колену. — Вижу в вас родственную душу. Мы оба ценим психологию. Это величайшая в мире вещь.

Кентон ответил, что разделяет это мнение.

— Так вот, с этим Хоффом произошла весьма странная история, — снова принялся за свое господин Захс. — И довольно любопытная. Как раз Хофф контролировал ковш. Хорошим был рабочим, подчинялся всем сигналам, подаваемым снизу, внимательно следил за тем, чтобы не испортить отливку. А начальником цеха там был Бауэр, и этот Бауэр ненавидел Хоффа. Поговаривали, будто из-за женщины Хоффа, и, наверное, так оно и было. Красивая была дамочка и любила мужчин, а Хофф, как я уже говорил, был маленьким и невзрачным. И Бауэр постоянно старался выставить его дураком. Кричал на него, доносил на него управляющему. Увольнять его не собирался, просто хотел сделать его жизнь на заводе невыносимой. Другой на месте Хоффа давно бы ушел или взорвался, но тот все терпел, нервно так улыбался и говорил, что этот Бауэр хороший парень. Ну и ребята говорили, что Хофф просто трус, в ответ на что он опять нервно улыбался и говорил, что ему все равно. Вот вы, господин Кентон, наверняка бы сказали, что Хофф был трусом?