Читать книгу "Брянский капкан - Александр Харников"

Не надо быть академиком, чтобы понять то, что судьба мира решится этим летом. Родина дала нам лучшую, самую новую технику, какую только могла произвести тогдашняя советская промышленность. БМП-37 вполне на уровне БМП-2 из нашего прошлого – рабочая лошадка войны, пригодная как для быстрых прорывов, так и для поддержки пехоты в активной обороне. Стоит местным только хоть чуть-чуть распробовать, и они влюбятся в эту машину раз и навсегда.

Да и САУ на ее базе с гаубицей М-30 даст сто очков вперед СУ-122 из нашего варианта истории. О ЗСУ 23-4 я вообще молчу. Конечно, это еще далеко не «Шилка» с ее автоматикой наведения, но и немецкий «эрликон» ей тоже не конкурент. Думаю, что «люфты», встретившись с этой штукой на поле боя, сильно удивятся. Конечно, если успеют.

Новых танков, как и тяжелых САУ на их базе, я еще не видел. Но, думаю, что и они вряд ли хоть чем-то хуже той техники, что поступила на вооружение механизированных бригад.

А сейчас в приглушенном свете фар и прожекторов механики-водители поднимают технику на рампу, загоняют на платформы, крепят. Потом подъемный кран надевает поверх САУ или БМП деревянный чехол, имитирующий четырехосный деревянный грузовой вагон или, в просторечье, теплушку. Немецкой воздушной разведке совершенно не обязательно знать, кто и куда едет. Бойцы работают быстро, но без суеты. Расчет времени был сделан с запасом, и когда погрузка закончится, то до часа, когда эшелоны бригады начнут покидать станцию, у нас еще остается некоторое количество времени. Ефрейторский зазор, однако.

Вот, в расположении первого батальона, закончившего погрузку раньше всех, при неярком свете фонариков и небольшого костерка сперва заиграл плеер кого-то из попаданцев. Потом мотив подхватила гармошка. Кто-то запел. Как мотыльки, летящие на огонек, одна за другой на звук гармошки потянулись зенитчицы. А вот и танцы.

Мы с Брежневым переглянулись. Он тяжко вздохнул.

– Леня, – сказал я, – наверное, было бы неправильным лишать людей этого маленького праздника. Поэтому тебе сейчас, как комиссару, лучше всего возглавить и направить то, что невозможно победить. Пока еще есть время и нет тревоги – пусть парни повеселятся. И при этом будет лучше, если комиссар не будет возражать, а присоединится к веселящемуся народу, ну и проследит заодно, чтобы все было культурно, и не произошло ЧП.

– Понятно, – сказал Брежнев, одним глазом косясь на мечущиеся у вагонов тени, – ну, а ты-то как?

– А бедный старый подполковник Слон, – ответил я, – сейчас пойдет по другим батальонам и будет подгонять отстающих, чтобы не шланговали, а скорее заканчивали работу и честно присоединялись к веселью. Как говорили древние: командиру – командирово, а комиссару – комиссарово.

Кивнув, будущий «дорогой Леонид Ильич» отправился «руководить и направлять». Ну а я двинулся совсем в другую сторону, чтобы подгонять и стимулировать. Для несведущих скажу, что стимул – это такая острая палка, которой римляне кололи ослов, чтобы те быстрее пошевеливались.

Потом к веселью присоединился закончивший работы второй батальон, за ним третий, четвертый, потом артдивизион. За это время стихийно начавшееся мероприятие, под чутким и умелым руководством комиссара Брежнева, переросло в нечто среднее между сельской дискотекой нашего времени и митингом. Пели, плясали, говорили речи, потом снова пели и плясали. Некоторые парочки после спринтерского знакомства при свете фонариков наскоро обменивались номерами полевых почт, а какие-то, напротив, по-тихому, пока у них еще оставалось время, целовались и обжимались в темных углах. В этот момент всем казалось, что все будет хорошо, что война закончится, и они еще встретятся, чтобы жить-поживать да добра наживать.

По счастью, никакие «люфты» этой ночью нас не потревожили, и девочкам не пришлось мчаться к своим зениткам, а нам поднимать по тревоге наш зенитный дивизион, машины которого, единственные из всей нашей боевой техники, перевозились открыто, по три штуки на эшелон, и распечатывать и тратить неприкосновенный запас «Стрел».

За два часа до рассвета на станцию подали первый паровоз. Выкрики ротных, собирающих своих людей, судорожное движение воинских масс, расстающиеся парочки, дающие друг другу клятвы встретиться «в шесть часов вечера после войны». Лязг сцепок, протяжный гудок, слезы, поцелуи, крики прощания. Бригада убывала на фронт.

25 апреля 1942 года, вечер. Орловская область, Навлинский район. Лесной массив в 20 км южнее станции Выгоничи. Временная база Сумского партизанского соединения под командованием Сидора Артемьевича Ковпака

Смеркалось. Конец апреля – это благословенное время, когда уже достаточно тепло, но тучи комаров еще не поднимаются с окружающих лес болот, озер, речек и стариц. Их время еще не пришло. Тут, на левом берегу Десны, в междуречье впадающих в нее Ревны и Речицы и остановилось для временного базирования Сумское партизанское соединение Ковпака, только что завершившее рейд по Сумской, Курской, Орловской и Брянской областям. По степени опустошения тылов противника соединение Ковпака сильно уступало ордам Аттилы и Чингисхана, но, говоря военным языком, снабжению 6-й и 2-й немецких армий был нанесен значительный ущерб.

А история эта начиналась так. В начале февраля в окрестностях Конотопа разведчики Путивльского партизанского отряда Сидора Ковпака столкнулись на узкой лесной дорожке с разведывательно-диверсионной группой старшего сержанта ОСНАЗа Ерохина, из недавно созданного Центра специальных операций при ГРУ ГШ.

Это были дни, когда в немецком тылу царила сумятица, после того как советским диверсантам удалось выкрасть Гейдриха и Клюге, и каждый день, точнее, каждую ночь, в оперативном немецком тылу на парашютах сбрасывались все новые и новые группы выпускников спецшколы майора Гордеева. Все они были укомплектованы примерно одинаково: отделение десантников, прошедших краткий двухнедельный курс обучения, возглавляемое старшим сержантом или лейтенантом, рация, сапер, два пулемета ДП или трофейных МГ-34, самозарядные винтовки СВТ-40 и автоматы ППШ-41. Радисты РДГ были предельно лаконичны, больше слушали, чем говорили. У германского Функабвера создавалось впечатление, что лес был полон жужжащих комаров. Радист проводит в эфире не больше минуты, и запеленговать его было практически невозможно. Ну, а по части стойкости кодов советская школа шифрования далеко опередила и немцев, и англичан с американцами, и японцев.

Иногда эти РДГ гибли в неравном бою, выбрав себе цель для диверсии не по возможностям, или же становились жертвами предательства иуд из числа местных жителей. Но чаще все было иначе. Выброшенные в немецкий тыл советские разведчики-диверсанты становились глазами и ушами Ставки ВГК и Генштаба во вражеском тылу, головной болью для оккупантов и центрами кристаллизации партизанских отрядов, в основном состоящих из окруженцев и освобожденных из плена советских военнослужащих. Эти отряды в каком-то смысле не были чисто партизанскими. Фактически это были оперирующие за линией фронта части РККА, подчиненные все тому же Центру специальных операций, а не Штабу партизанского движения, возглавляемому товарищем Пономаренко.

Иногда такие рейдирующие группы подчиняли Центру специальных операций уже действующие перспективные партизанские отряды, для того, чтобы синхронизировать их действия с ударами Красной армии и советской бомбардировочной авиации.