Читать книгу "Почтенное общество - Доминик Манотти"

Фуркад улыбается. Парис тоже.

— Я домой, день выдался длинным. До свидания, Парис.

— До свидания, господин заместитель прокурора.

Парис берет одну из служебных машин и отправляется домой, в Росни, в пригородный жилой квартал. Дорога свободна, в субботу в такой час пробок почти не бывает, и ему не удается за это краткое время забыть о расследовании. Центральное управление общей информации, ложь Субиза, ядерные программы. А теперь еще и партия левых радикалов как удар под дых, жесткое возвращение в прошлое, провал, унижение. Его ждут большие неприятности, Парис это чувствует.

Он как-то незаметно, автоматически, приезжает на свою улицу, узкую и спокойную, вдоль которой выстроились практически одинаковые особнячки. Он останавливается в тени, метрах в десяти от своего дома.

Левые радикалы второй раз в его жизни, второй шанс?

Его старшая дочь выходит из дому с молодым человеком своего возраста. Парис знает его, и парень ему не нравится. Подростки садятся на скутер, что он формально им запретил, и отбывают с жутким треском. Парис не двигается. Как будто к ногам его привязаны гири.

Перед дверью дома останавливается машина. Из нее выходит его жена. Когда она наклоняется попрощаться к водителю, он узнает одного из коллег жены, который преподает в том же коллеже, что и она. Мужчина пытается поцеловать ее, но она ловко увертывается — дружеский поцелуй в щечку и дружеская улыбка. Последний взмах руки, и она уже за дверью.

Преподская тачка удаляется.

Парис не двигается. Он не хочет видеть ни жены, ни девочек. С тех пор как он служит в Криминальной полиции, он больше ни слова не рассказывает им о своей работе. Потихоньку позволил им стать чужими. Неожиданная прозорливость: ему ни за что не хотелось прочесть собственное поражение у них в глазах.

Он хлопает себя по карманам в поисках сигарет, прекращает поиски, вспоминает, что пообещал себе бросить курить, и на этот раз всерьез. Проходит еще четверть часа, прежде чем он наконец решается войти в дом, хотя и сам не знает зачем. Начало десятого.

Его жена Кристель в кухне, что-то готовит в микроволновке.

— А вот и ты. Все в порядке?

Парис что-то бормочет в ответ, берет в холодильнике три бутылки пива и усаживается на диван смотреть футбол.

Кристель зовет младшую дочь, которая заперлась у себя в комнате на втором этаже:

— За стол, дорогая! — Потом очень сдержанно, выговаривая каждый слог так, как это умеют преподаватели, произносит: — Лучше бы я пообедала в ресторане.

«Она права, — думает Парис, открывая вторую бутылку. — Остается выяснить, сколько времени я продержусь среди всего этого светопреставления».

Субботний вечер. Эрван предупредил Сефрон: здесь, если ты оказался в этом доме, обязательно должен провести вечер в гостиной хозяйки. И добавил, что все будет вполне приятно, по субботам здесь бывает много людей.

— И кто эти люди?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Не знаю. Мне здесь не нравится. У меня с этими людьми нет ничего общего.

Эрван улыбается:

— Вот и хорошо. Сюда никто не заявится тебя искать. Идеальное укрытие. Что же касается всех этих старых пройдох, что болтаются по коридорам во время больших субботних сборов, тебе нечего беспокоиться, они неопасны. Если бы они делали свое дело, нас бы тут не было. Пошли.

Большая гостиная, балки на потолке, мягкие диваны, монументальный камин, в котором роскошно пылают дрова, и это не только декорация — на берегу Сены ночи еще холодные и сырые. Этим вечером народу мало, обычные гости вернулись домой, чтобы, как велит гражданский долг, отдать свой голос на завтрашних выборах.

В одном конце комнаты писатель-режиссер и его актер молча сидят за карточным столиком в золотом свете лампы под абажуром, партия го, которая может длиться часами, отгородила их от внешнего мира.

На диване, лицом к пылающему камину, Тамара в разноцветном домашнем платье из шерсти с андских высокогорий, волосы у нее распущены, а рядом — директор одного из парижских театров, приехавший сюда в поисках тишины, чтобы приготовиться к осеннему сезону. На другом диване, стоящем недалеко, но защищенном от огня, беседует спокойный, почти счастливый Эрван. Молчаливая Сеф рядом с ним, она рассеянна и думает о Каоре.

Тамара подает коньяк.

Эрван делает большой глоток и продолжает говорить, не отводя взгляда от сполохов пламени в волосах Тамары, которыми она нарочито часто встряхивает.

— Завидую людям театра. Те счастливчики, которые более сорока лет назад видели в Living Theatre Франкенштейна, до сих пор вспоминают эти человеческие тела на подмостках, которые то становились единым целым, то взрывались и дробились, они то говорили все вместе, то начинали звучать различные голоса. Кто еще может оживить здесь и сейчас, а значит, и представить во плоти и в крови, что все, что соединяет нас с миром, все формирующие нас связи сотканы из отдельных и в то же время общих существований? Хотел бы я обладать хоть частицей силы их убеждения.

Эрван смолкает. От волнения или из страха, что был слишком откровенен? Сефрон чувствует, как напрягаются мышцы его бедра, соприкасающегося с ее ногой. В глазах Тамары она замечает искорки удовольствия. Игроки в го заинтересованно подняли голову.

Директор театра вздыхает, обнимает Тамару за плечи, улыбается Эрвану:

— Вы правы. Но боюсь, что все это лишь компромисс. Если завтра, чего я опасаюсь, Герен серьезно вырвется вперед, большинство деятелей настоящей культуры могут приготовиться к худшим временам. Всем будут править деньги и выгода.

Эрван бледнеет и поднимается:

— Я вам — о культуре, а вы мне — о выборах. Ваша представительская демократия готова отдать Богу душу, правые-левые, все они в агонии, наша цивилизация находится в состоянии клинической смерти. Я кричу вам, что нам не хватает великих голосов, которые в совершенных формах театра, литературы, живописи, кино смогли бы придать этому факту универсальное выражение. А вы талдычите мне о первом туре президентских выборов. Представители культуры в этой стране поддерживают непристойные связи с политическими деятелями, и это затуманивает им мозги. Вы мне отвратительны. Сильви, идем спать.

По дороге к красному флигелю Сеф шепчет:

— Зачем так вызывающе?

Эрван молчит.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Когда Парис входит в небольшое кафе пятнадцатого округа, Перейра уже там. Перед ним на стойке развернут «Журналь дю диманш», в правой руке чашка. Мужчины приветствуют друг друга. Заказывается вторая чашка кофе.

Перейра складывает газету и пристально разглядывает своего шефа:

— Не скажу, что блестяще выглядишь. Плохо спал?

Парис кивает.