Читать книгу "Банка для пауков - Виктор Галданов"

К одной из своих заслуг Мося относил и то, что ему удалось сломить в глазах русской нации взгляд на преступную среду, как на нечто темное, враждебное, античеловеческое. Он спонсировал поэтов и композиторов, которые сочиняли песенки, прославляющие бандитизм и рэкет и по его указаниям десятки радиостанций крутили эти песенки в эфире, а диск-жокеи запускали их на дискотеках, где люди Вано сплавляли наркоту. Несколько писателей по его заказу (вернее по заказу контролировавшихся Мосей издательств) исправно стряпали романы, где героем был благородный «вор в законе», защитник слабых и убогих. А в кино готовился к выходу фильм, в сюжете которого мафия спасала страну от фашистской диктатуры — сценарий был одобрен лично «паханами».

Одновременно с подачи Моси бывшие «законники» стали отказываться от блатной фени, наколок и романтики малин и шалманов и превращались в банкиров и глав концернов, пересели на «линкольны», стали отдыхать на Бермудах и покупать недвижимость на Гавайях. И лишь один род деятельности не одобрял Мося и категорически не советовал всем своим друзьям по мафиозному клану им заниматься — политику. Ту самую Большую Политику, в которую так страстно и неудержимо тянуло Вано.

— Па-аслушай, — возмущался бывало Вано, — тебе получается можно в депутаты, а другим получается нельзя-да? Вах!

— И другим можно! — своим глубоким баритоном отвечал ему Мося. — Но в двух случаях — либо тебе на весь мир насрать. Либо всем остальным в мире насрать на тебя. В политику нельзя войти внезапно. Ты тихо-тихо в нее вползаешь, жиреешь, растешь, приобретаешь вес в различных комиссиях и однажды становишься премьер-министром. Иного пути не бывает. Просто так с нуля объявить себя политиком нельзя. Ты слишком у многих будешь бельмом на глазу. Тем более что слишком многие знают о роде твоей м-м-н-э-э-э… работы.

— А как же ты? — возмущался Вано. — О твоей работе никто не знает, да? Ты же ведь пролез в депутаты!

— Ой-мама, — фыркнул Мося, — у меня столько званий, что депутатское приняли просто за еще одно. Но ведь я же не создаю новых партий, сижу себе тихо-спокойно, голосую…

— А я, — тихо, но твердо и с пафосом сказал Вано, — создам свою партию. Партию защиты прав заключенных. Пэ-зэ-пэ-зэ! Возглавлю ее и стану президентом.

Мося с изумлением посмотрел на него. Разговор их происходил годом раньше, но здесь же, в полусотне метров от арены, в сауне, в которой парились оба, а за стеной позвякивали бокалы и румяные массажистки, совмещавшие это благоприобретенное ремесло с древнейшим, расставляли закуски и напитки для праздничного стола.

«Охренел ты совсем, мудак старый!» — хотел было схохмить Мося, но, глянув в глаза Вано, прикусил язык. Восприняв дружескую иронию как оскорбление, Вано мог смертельно обидеться, А обиды он привык смывать исключительно кровью обидчика.

— А по-твоему, каким будет твой электорат? — серьезно глядя на него, осведомился Мося.

И Вано-таки обиделся.

— Ай, итить твою мать, ты — сволочь, морда жидовская! — заорал он. — Ты, блин, собака, привык нас подъе…вать тем, что ты, сука, умнее нас всех, гандон ты штопаный…

С обоих сторон к ним подскочили мывшиеся поодаль Дато, брат Вано и Федот Шелковый — глава балашихинской бригады и встали перед Вано, готовым вцепиться в глотку обидчику.

— Успокойся, Вано, — рассмеялся Мося своим знаменитым раскатистым оперным смехом. — Если ты решил идти в политику, к таким словечкам надо привыкать. А если не понимаешь, то делать умное лицо и говорить о судьбах народа. Не понял? Электорат — это и есть народ. Я спросил, ты знаешь, кто за тебя голосовать будет? Вот за коммунистов голосуют старые пердуны, у которых при Советах прошла вся молодость, и которым кажется, что самое большое счастье на свете — это колбаса по два двадцать, водка по три шестьдесят две и партсобрание, когда про директора каждый может выложить что хочешь. А за тебя кто голосовать будет?

Искоса поглядев на державших его за плечи друзей, Вано стряхнул их одним мановением плеча и, подойдя к Мосе примирительно стукнул его по плечу.

— Все зеки — это миллион человек, — заявил успокоившийся Вано и загнул палец. — И все их родственники. — Он загнул еще два пальца и пояснил: — У каждого человека родственников как минимум двое: матушка и еще жена или чувиха. Потом все находящиеся под следствием. — Свое место среди загнутых занял указательный палец Вано. — А потом существует еще и братва, и вольные урки, и еще приблатненные, а их на свете по меньшей мере вдвое больше чем сидит. А также все, состоящие под чьей-либо крышей. — Он, не колеблясь, загнул еще три пальца. — И наконец все бывшие под следствием и ранее сидевшие в тюрьме, потому что такое не забывается, их жены и родители, а также все живущие в России кавказцы и азиаты, потому что будут видеть во мне своего. И еще евреи, потому что все знают, что ты — мой друг.

И оба рассмеялись и обнялись, голые как два пидора, и веселые, как будто «опустили» третьего. Заулыбались и Дато с Федотом, еще не до конца въехавшие в суть происходящего. Они так и не поймут, что стали свидетелями начала кошмарных и трагических событий, которым еще предстоит разыграться. Лишь у Моси скребли кошки на душе, и в ту минуту, и позже, на ужине, и после ужина. Он каялся в том, что знал и не сказал другу главного — того, что восходя на политический Олимп такая фигура как Вано автоматически станет нежелательным соседством для многих по-настоящему сильных и влиятельных людей. Но услышав такое, Вано уж точно смертельно бы обиделся, ибо никогда не прощал тому человеку, который счел бы его фигуру в этом мире малозначительной. Ведь он всю свою жизнь посвятил тому, чтобы утвердиться и значить хоть что-то, пусть отрицательную, но величину.

И он оказался прав. Идея Вано основать партию ППЗ (так сократили ее название и такое звукосочетание оказалось наиболее благоприятным для лиц, знакомых с КПЗ[1]) в течение двух-трех месяцев набрала такие обороты популярности, что в городах и особенно в поселках, где жили люди, отправленные «на химию», стали самостийно открываться местные отделения будущей партии, а фигура Вано, как защитника бесправных и угнетенных зеков стала явственно маячить на политическом горизонте к явному неудовольствию власть имущих. И наблюдали за этим не только в России, но и за рубежом, в маленькой горной республике, совсем недавно объявившей о своем суверенитете и лишившейся поэтому и газа, и электричества, и нефти. Там, где в свое время родились и Вано, и Дато, и другие их родственники, возглавлявшие сейчас мафиозный клан Марагулия.

— Ха! Независимость! — громогласно возмущался Вано. — Далась им эта независимость! От кого независимость? От чего независимость? От денег? От власти? Они там, что ли, не понимают, что настоящую независимость в этом мире дают только бабки? И чем их больше, тем больше свободы и независимости.

— Но послушай, у них же теперь своя валюта! — возразил Дато. — Сколько хошь денег напечатают.

— Какая это на фиг валюта? — брезгливо скривился Вано. — Настоящая валюта — это только баксы. И делать их можно только в России. И скажу тебе почему, если ты не понимаешь. Потому что это большая страна, здесь много лохов, и у каждого есть какие-то бабки. А кроме того русские друг другу завидуют. Если грузин поедет учиться в Оксфорд и вернется в свое Цхинвали или уедет куда-нибудь в Америку, он все равно так и останется дипломированным грузином. А приехав в Россию, он со своим дипломом станет сначала замом, потом начальником, потом акадэмиком и наконец министром. Русские раньше его назначат на должность, чем своего. Потому что своему позавидуют. А нашему — посчитают, что так и должно быть. Сам не пролезет, родственники помогут-да! А сколько грузинских генералов было в России? Все русские молятся на нашего Багратиона и все прекрасно помнят, что когда их страной руководил великий Сосо, тоже кстати, грузин и бывший зек, она была действительно великой и могучей державой. И я тебе твердо заявляю, что если я стану президентом, я восстановлю Советский Союз и сделаю его границы там, где они были в 1940 году. А может быть, и в 1914-м.