Читать книгу "Честь Афродиты - Владислав Вишневский"

— Который три тысячи баксов заплатил? — переспрашиваю. — Я отдам. Заработаю, и отдам.

— Это понятно. Я спрашиваю, кто он? Что мы о нём знаем? — Это «мы» меня насторожило. Получается, мы не об одном думаем.

— Не знаю. Он позвонил. Приехал. Сказал. Дал аванс…

— Аванс? Он сказал — это аванс?

— Да, остальные потом… Чтобы волос не упал, и вообще… Немедленно сообщать… А что?

— Не понятно, — ушёл от ответа дядя Гриша. — А куда звонить, когда? Ты звонил?

— Да, звонил. Вчера. Сразу. А он обиделся, накричал на меня…

— Не удивился? Подумай, вспомни, может удивился или обрадовался, нет?

— Нет вроде… Разозлился, накричал… Что третьим лицам обо мне скажет…

— Третьим? Интересно. А кому именно, не сказал?

— Нет. Я и не спрашивал. Он же кричал.

— Понятно. А номер его телефона ты помнишь, не забыл?

— Я? Нет, конечно. Наизусть. Сразу и немедленно… По этому номеру. — Я назвал ему московский номер. — Через 8-495.

— Уже что-то. Очень хорошо. — Обрадовался дядя Гоша. — Ты никому об этом не сказал, не говорил? В гостинице, оперативникам, нет?

— Нет. А меня и не спрашивали. Сказал, что приехал на флот устраиваться, через Свешникова. И всё.

— Очень хорошо. Очень. Этой линии и держись, если что… Кстати, матери надо бы позвонить, успокоить. Сказать, что всё в порядке, что отдыхаешь, я здесь…

— Сам и позвони.

Дядя Гриша внимательно глянул на меня, нет ли подвоха, у меня его не было.

— Ладно, — кивнул он головой, — сделаю. Так вот, о деле. Надо его пробить. Узнать, кто такой и что собой представляет.

— Надо бы. Я тогда хотел ещё, но так быстро всё завертелось…

— Ничего, это поправимо. Вот с девочкой это уже никак…

— С девочкой, — хмыкнул я. — А с Волковым этим, Борисом Фатеевичем, моим клиентом, поправимо? С ним тоже…

— А с ним пока, — дядя Гоша смотрел на меня задумчиво, размышлял о чём-то, — мы торопится не будем. Мы же не МВД с тобой. Не штатники. Нам отчитываться не надо. Мы подумаем, раскинем мозгами…

— Дядя Гриша! — я не удержался, вскричал. — Не надо про разбросанные мозги, а! Меня до сих пор мутит. — Дядя Гриша сменил формулировку.

— Хорошо, не раскинем, соберём мысли в кучку, если тебе так легче, и… — Набрал чей-то номер телефона, подождал… — Вася, ты? Это я, да. Извини, что поздно… Нет-нет, я не потерялся, я заеду, обязательно навещу. Обещаю. Я по делу. Я знаю, что ночь… Это важно. Ты не смог бы пробить мне пару адресочков… Про двух человечков нужно узнать всё, что на них есть… Нет, прямо сейчас… Хорошо… Пиши… — Дядя Гриша продиктовал номер телефона и имя моего заказчика, и фамилию Бориса Фатеевича, моего клиента. — Нет, я не в Москве. Звони сразу, как соберёшь. Я у тебя в долгу. Обязательно навещу. Спасибо. Будь. Ребятам привет.

Только он отключился, позвонил Свешников. Как мне пересказал потом дядя Гриша, Николай Николаевич ведёт параллельное журналистское расследование, пока негласное, хотя дядя Гриша против, и он знает об этом. Свешников и его доверенные журналисты предполагают, что это преступление точно заказное, не иначе, что с аварией это инсценировка, шита белыми нитками, что нужно узнать как можно больше о заказчике и Борисе Волкове, и не мог бы… Дядя Гриша ответил, что уже «смог», и как только, так сразу! Узнав это, Свешников принялся благодарить, снова напомнил о приглашении к нему домой на пельмени из белорыбицы. Дядя Гриша заверил, что это обязательно и непременно. Потребовал только одного: чтобы КолаНикола был осторожным и осмотрительным, его голова и газета нужны не только читателям всего Дальнего Востока, РФ, но и Ближнего и Дальнего Зарубежья. Однако услышав ответ абонента, дядя Гриша осуждающе выговорил: «Я понимаю, уроки вы извлекаете, но не полностью. Горбатого, как говорится…», увидел мой… хмм, скептически-иронический взгляд, осёкся, не стал продолжать свой, иногда, чёрный юмор. На том разговор у них закончился.

— Хорошо бы ещё узнать о третьих лицах… — задумчиво признался дядя Гриша, набивая трубку курительным табаком… — Кто они, чьи? — Умяв пальцем табак, чиркнул зажигалкой. — Тогда бы… Было бы проще… — Почмокал губами, попыхтел, раскуривая трубку, раскурил, откинулся на спинку дивана, закончил: — Но ничего, проявятся. Сами. Не боись! Тогда и узнаем.

Чего это? Я уже теперь и не боялся. Когда дядя Гриша рядом, такой спокойный и рассудительный, бояться мне нечего.

— Кстати, — сообщил он. — Подписка с тебя снята. Та, условная. Ты для местных оперативников вне подозрений, можешь передвигаться, я отстоял тебя, да и не успел ты наследить… — Испытующе глянул на меня, и я не мог угадать, знает он или нет, как я по глупому был в соседнем номере. — Так что, можешь устраиваться на работу хоть рыбаком, хоть капитаном…

— Не надо мне устраиваться.

— Я знаю. Я пошутил. А Николай Николаевич, кстати, поверил, так что… Актёрские данные сыщику не помеха, наоборот. У тебя получается.

— Не надо мне сыщиком. Не хочу я уже. Я понял, это не для меня.

— Ух, ты какой! Испугался? А я-то уж было обрадовался… Думал, смена идёт. Хорошая смена, снизу…

— Ага, смена. Тут такие дела!! Меня оперативники на мушке полчаса держали…

— Обиделся? Забудь! Подумаешь, на мушке… А меня и дырявили, и закапывали и травили… И ничего. Работа такая. Нужная. Если на тебя наезжают, значит ты на правильном пути. Кому-то на хвост наступил… Держи удар. Криминал проявится. А ты, сдрейфил… Не понимаю! Я же рядом.

— Ну, в общем, я не знаю. И долг теперь висит… Если с тобой только.

— А то с кем же! Со мной и с дядей Колей.

— О, как раз хотел спросить, а кто такой этот КолаНикола Свешников. Вы давно с ним знакомы? Интересный дядька. Мне понравился. Оптимист.

— КолаНикола? Он не дядька, он друг. С ним в любую заварушку можно. Не смотри, что маленький ростом, он сильный рукопашник, да и оптимист, как ты говоришь, на самом деле храбрец каких поискать… Мы и познакомились-то с ним на этой почве. Смех сказать. Меня в очередной раз живьём закапывать повезли…

— Тебя?! — Удивился я. — Как это? Когда? Ты не говорил. Мы вообще о тебе мало что знаем, ты же не рассказывал… Секретно всё, секретно…

— А чего попусту хвастать, это к слову если, как сейчас вот…

— А кто это… на тебя наехал, когда?

— Да были такие… Привезли меня в лесок, в Омске это было, по молодости, я тогда с московской бригадой дело одно тёмное у них раскручивал, отлили меня водой, я пришёл в себя, говорят, можешь уже не молиться, мент, копай себе могилу, у нас времени на тебя нет, вышло. А дело было в начале осени. В августе. На природе. А лес такой красивый, смотрю, только солнце встало, на траве роса, сыро, я голову поднял, в голове гудит, мушки-мошки в глазах какие-то летают, один глаз заплыл, в груди хрипит… Здорово они меня тогда отделали. Четверо. Быки. Подняли они меня, поставили на ноги, а я ног не чувствую… Они мне лопату сунули. Ткнули в спину, выбирай место, ментяра, сказали, где ляжешь… А мне лопата как столб, сил нет, я уцепился. Вдруг слышу чей-то окрик cо стороны: эй, вы, мол, что вы делаете, подонки. Прекратите! Так нельзя! Это преступление! Вас посадят! Да требовательно так прозвучало! Эти четверо повернулись на голос, я тоже… Вижу, с трудом правда, но вижу, стоит какой-то ханурик, низенький, щупленький, с корзиной и палкой в руках, грибник, в соломенной шляпе. Быки рассмеялись, иди, говорят, мужик, помоги ему, смеются, он один не справится. Я кричу, нет, не верь, мужик, беги, беги отсюда. Ну, один к нему бегом бросился, я понимаю, тоже валить решили, как свидетеля, а он — нет, не побежал. Наоборот. Корзину отбросил, в руках палку свою крутанул… первый и перевернулся… Он так хитро крутанул его, что тот копчиком на пенёк грохнулся и затих с выпученными глазами. Я обомлел, даже в голове меньше шуметь кажется стало. А тут и второй к нему подбежал, бык, килограммов на сто, сто десять. Всё, думаю, хана ханурику, даже глаза закрыл… Да, точно, слышу нечеловеческий рёв! Открываю глаза… Нет, это не грибник орёт, он на спине быка верхом сидит, и руки на излом ему выворачивает, это бык благим матом и орёт, больно, мол. Тогда и я сообразил, осталось же двое и лопата у меня. Ну я и… И ханурик помог. Свешников оказался. Николай Николаевич. Он мне в запале так и представился: КолаНикола, мол, журналист, что я потом так его шуткой и звал. Он на каком-то семинаре как раз в Омске был. Повезло! Так что, можно сказать он мой крестник, жизнь мне спас. А ты говоришь оптимист. Друг он, надежный причём. Брат и товарищ.