Читать книгу "Скелет за шкафом. Парижский паркур (сборник) - Юлия Кузнецова"

– В каком смысле – место? Где ты? И скоро ли вернешься в Москву?

– Э-э, хани… мне придется задержаться в Нью-Йорке. Надо решить пару делишек.

– Каких делишек?

– Делишек с самыми странными людьми, которых я когда-либо видела. Я тут в одном месте… Quiet a weird place… Ладно, мне пора! Напишу потом.

– Скажи сейчас! – взорвалась я.

Они что, сговорились сегодня меня достать?!

– Не могу. Тут весело, поверь мне.

Вероника отключилась. Я яростно нажала кнопку ноутбука, словно он был в чем-то виноват. Вынужденный резко выключиться, ноутбук жалобно пискнул.

«Ладно-ладно, – сказала я принцессе Мононоке, которую повесила над кроватью, – пусть все веселятся. И Анжела, и Вероника».

Расстроенная, я легла спать, надеясь, что мне приснится чудесная Лапута[9], а не отец Анжелы в ботинках разного цвета или худая рука Прозрачного, торчащая из рукава балахона.

Глава 5, в которой на меня совершается нападение по ошибке

Утром меня разбудила мама. Подошла к кровати и постучала по голове принцессы Мононоке.

– А, ты, без пяти минут доктор, – сонно сказала я маме, – я уже и забыла, как ты выглядишь… Спасибо за котлетки…

– Ты знаешь, что случилось с Вероникой? – с тревогой спросила мама.

– Что бы с ней ни случилось, ей там весело, – пробурчала я, все еще обиженная загадочным поведением подруги, – так она сказала вчера.

– Вчера ее перевели из реанимации.

– Что?!

Я подскочила на кровати.

– О чем ты?

– Звонила ее мать. Веронику госпитализировали неделю назад в нью-йоркскую клинику, в отделение для людей, страдающих анорексией. Ты же знаешь, в последнее время она мечтала заключить контракт с каким-нибудь домом моды и старалась сохранить идеальную фигуру, питаясь крайне скудно.

– Какое «крайне скудно», мама?! Надоели мне ваши эвфемизмы! Она вообще ничего не ела!

– Наверное, так, – торопливо согласилась мама, – как бы то ни было, ее пытались кормить через зонд. Это такая трубочка…

Я содрогнулась.

– Она попыталась убежать. У клиники упала в обморок и не приходила в сознание несколько часов. Ее отправили в реанимацию. Вчера ее перевели в обычную палату.

– А она написала, что ей там весело, – прошептала я, потрясенная силой характера Ники.

– Это все из-за нас, родителей, – вдруг воскликнула мама, – с вами, детьми, происходят неприятности, потому что нам нет до вас дела. Мы занимаемся только собой.

– Что это с тобой, мам?

Мама наклонилась, схватила меня за плечи и испуганно спросила:

– Ты что-нибудь ела сегодня?

– Э-э. Нет еще.

– Почему?!

– Потому что я только что проснулась. Мам, прекрати. Посмотри на меня. Какая анорексия? Показать тебе пакет печенья, припрятанный под моей кроватью?

– Покажи! – обрадовалась мама. – Если хочешь, я дам тебе денег, и ты спрячешь туда еще один?

– Мамуль, все хорошо. Я питаюсь нормально и вполне довольна жизнью. Пиши спокойно свою докторскую. А если хочешь потратить на меня деньги, то разреши позвонить в Нью-Йорк и спросить у Вероникиной мамы, чем я могу помочь Нике.

– Хорошими новостями, – грустно сказала мне мать Вероники, – ей можно помочь только хорошими новостями, которые вызовут в ней интерес к жизни. После того, как сразу два дома моды отказались заключать с ней контракт, потому что она слишком худая для них, Ника… просто не хочет… жить.

Последние слова она произнесла шепотом.

«Я буду писать ей отчеты о своем расследовании, – решила я, – это точно отвлечет ее от мрачных мыслей. Буду одновременно и Холмсом, и Ватсоном в кедах. Держись, подруга!»

Целый день я делала уроки на понедельник, а вечером поехала к Варе, на северо-восток Москвы.

Часов в пять я вышла из метро «Отрадное» и глубоко вздохнула. Меня слегка укачало в поезде, потому что всю дорогу я читала.

Я развернула бумажку с адресом. Судя по всему, Варя жила в одном из унылых серых домов, вытянувшихся вдоль сквера, расстилавшегося передо мной. И справа, и слева от центральной аллеи были детские площадки, где весело бегала малышня. Кто-то прыгал на куче сухих листьев, кто-то кидался песком и дрался лопатками, кого-то с ревом волокли домой. Я побрела по центральной аллее, обходя мамаш с колясками и размышляя о той статье, что я читала в метро.

Статью мне дала Анжела, велев перевести ее к следующему занятию. Речь в ней шла об «активном слушании». Насколько я поняла, если ты хочешь, чтобы собеседник доверял тебе, нужно его активно слушать, то есть его же или своими словами пытаться озвучить, что с ним происходит.

Например:

– Я тебя ненавижу!

– Я понимаю: ты очень расстроилась, потому что нам придется расстаться на время.

«А неплохой сыщицкий прием, – подумала я, – особенно для меня. Я же не имею права официально допрашивать свидетеля. Да и вопросы в лоб не приводят ни к чему хорошему». Я вздохнула, вспомнив вчерашний «допрос» Анжелы, и решила попрактиковать это «активное слушание».

Выйдя из сквера, я перешла дорогу и свернула к нужной мне многоэтажке, чей серый фундамент украшало огромное ярко-желтое «ЗАЧЕМ» в стиле граффити. За мной свернул джип серебристого цвета.

Вот и нужный мне подъезд. Возле него на дереве была прикреплена коробка из-под принтера с прорезанными окошками, в которых виднелись куски батона и семечки. «Оригинальная кормушка», – подумала я, машинально отметив, что перестали шуршать колеса джипа за моей спиной.

Не решаясь оглянуться, я нажала на кнопку домофона.

– Открываю! – послышалось из аппаратика, и в это же время за моей спиной хлопнула дверца машины.

Я дернула за ручку, нырнула в подъезд. «Бух! Бух!» – стучало у меня внутри. «Кто может меня преследовать?» – потрясенно думала я, поднимаясь на шестой этаж, на котором жила Варя.

Лампочка на площадке мигала. То темно, то светло, то снова темно. Я закашлялась – на площадке было здорово накурено. Массивная дверь, отделяющая квартирный отсек от остальной части площадки, была приоткрыта, но за ней – темнота. Я осторожно приблизилась.

– Эй… Варя?

Тишина. Только слышится издалека классическая музыка. И уставший женский голос: «Да сделайте потише!»

Я приоткрыла дверь и шагнула в темноту. Вытянула руки. Шаг вперед, еще шаг. Вдруг на меня набросились. Кто-то обхватил меня сзади и повис так, что мне пришлось опуститься на колени. На глаза набросили какую-то тряпку. Я чуть не задохнулась от ужаса, когда меня боком опустили на холодный кафельный пол.