Читать книгу "Скажи любви "нет" - Фабио Воло"

Привычка фантазировать, сидя у окна, сохранилась у меня до сих пор, иногда во время совещаний я невольно приподнимаюсь и выглядываю в окно. Я не могу долго усидеть на одном месте.

Прошло много лет, и теперь я могу сказать, что точно усвоил один урок своей учительницы: она научила меня ненавидеть. Я до тех пор ни к кому не испытывал ненависти. Унижая, она учила меня ненависти. Мое тело взбунтовалось: во время уроков у меня часто случались сильные кишечные колики, боль отпускала только тогда, когда мама приходила в школу и забирала меня домой.

В ответ на унижения учительницы я втихомолку устраивал ей мелкие пакости. Одна из них заключалась в том, что я не клал тетрадь прямо перед собой, как все мои товарищи, а сдвигал ее по вертикали, поэтому, вместо того, чтобы писать слева направо, я писал снизу вверх. Из-за этого я немного кособочился. Она долго пыталась исправить мою посадку, но в конце концов у нее ничего не получилось, и ей пришлось махнуть на меня рукой. К тому же почерк у меня был красивый. В таком положении все буквы, особенно заглавные, у меня наклонялись немного вправо, как склоняются на ветру верхушки деревьев. Я и сейчас так пишу.

Другой формой бунта было мое нежелание учиться. А мою маму больше всего волновало, чтобы я вырос воспитанным человеком. Хорошее воспитание значило для нее все. Включая телевизор, она постоянно убирала громкость, чтобы не беспокоить соседей. Всегда со всеми здоровалась, даже с теми, кто никогда не здоровался первым. Эта мания соблюдать внешние приличия настолько въелась в меня, что когда в первый раз я летел самолетом, то на вопрос проходившей мимо стюардессы «Кофе?» я ответил: «Если вы готовите для себя, то и я с удовольствием выпью чашечку».

Мои родители не могли позволить себе отдых всей семьей, но зато несколько раз отправляли меня в летний лагерь. Перед поездкой моя мама нашивала на мою одежду, трусы, носки и полотенца мои инициалы.

В лагере я впервые в жизни поцеловался, с Лючаной. Но самые незабываемые воспоминания о летнем отдыхе у меня менее романтичные. В самом начале моей ссоры с Пьетро, тот вдруг заявил мне:

– Заткнись, тебе здесь вообще не место, деньги на лагерь вам дал дон Луиджи.

Я закричал:

– Это неправда!

– Нет правда, мне это мама сказала, она сама собирала деньги, а вы ничего не платили… Тебя послали на деньги прихода.

Я накинулся на Пьетро и, заливаясь слезами, побил его. Когда нас разняли, я убежал. Потом дон Луиджи приезжал поговорить со мной. В лагере мне было фигово, мне казалось, что обо мне всем все известно и что все косятся на меня.

Я на самом деле уже хорошо понимал разницу между своей семьей и другими семьями. Пока ты сидишь дома, ты как бы варишься в собственном соку, а бедность, она быстрее познается в сравнении. Например в школе. Не говоря о подержанных учебниках, у меня никогда не было папки с наклейками героев из последних мультиков. И тетрадки все были одного цвета, мой отец покупал их на оптовых складах, где приобретал все, что было нужно для его бара. Мешок для обуви мне сшила мама из пары старых джинсов.

К своему месту в школе и к положению нашей семьи я относился как к болезни, как к божьей каре, и, когда однажды в воскресенье дон Луиджи рассказывал нам о Понтии Пилате и его изречении: «Тогда я умываю руки», я подумал, что Господь сделал то же самое с моей семьей.

В те годы я донашивал одежду, которую раньше носили мои кузены, соседи по дому, дети друзей нашей семьи. Однажды в воскресенье мы пошли обедать к моей тете, сестре матери. Когда двоюродный брат, двумя годами старше меня, увидел меня, он узнал свой старый джемпер, который был на мне. Дети обычно быстро забывают о своих вещах, но стоит им увидеть их на чужом человеке, как они сразу же требуют вернуть их назад. Мой кузен с ходу начал кричать:

– Это мой свитер, отдай мне его!

Он ухватился за джемпер и стал тянуть к себе, пытаясь стащить его с меня.

– Отдай мне его, он мой… вор, вор!

Я не знал, что это была его вещь, поэтому долго ничего не мог понять. В итоге я вернулся домой без свитера. Но я не плакал. Только в другой раз, когда все тот же мой кузен, ни с того ни с сего ляпнул, что меня усыновили, а моя мама не моя настоящая мать, я действительно разревелся.

В машине, возвращаясь домой без свитера, я в отместку кузену нарушил данное ему слово. Я сказал маме, что он сдирал наклейки с квадратиков кубика Рубика, а потом переклеивал их, чтобы похвастаться, будто он правильно собрал все шесть граней. И еще добавил:

– Когда я это заметил, он заставил меня поклясться, что я никому ничего не скажу, а я все равно рассказал тебе об этом.

Потом, правда, я чувствовал себя виноватым из-за того, что не сдержал слова.

Ботинки я тоже часто носил ношеные, и они всегда были мне велики. Даже тогда, когда мы изредка покупали мне новые ботинки, то брали их на два размера больше. Продавец, проверяя, хорошо ли они сидят на моей ноге, нажимал большим пальцем на носок ботинка. Если на нем оставалась вмятина, он советовал:

– Лучше взять на размер меньше…

– Нет, и эти подойдут, – всегда отвечала мама.

Мне пришлось срочно расстаться с вредной привычкой тормозить на велосипеде, упираясь носками ботинок в землю. Мне страшно нравилось скатываться вниз и тормозить ногами. Но даже когда я покончил с этим пороком, мои ботинки, и так не отличавшиеся хорошим качеством, все равно долго не носились. Обычно у них расклеивались носы. Я хорошо помню похожие на разинутые рты носы ботинок с оторвавшейся подошвой. Тогда мой отец склеивал их, а потом подсовывал под ножки стола или серванта, прижимая подошву, пока клей не засохнет. Однажды, уже подростком, я отправился в белых кроссовках на спортплощадку с теннисными кортами. Тайком, чтобы никто меня не увидел, я стал утаптывать ногами землю и запачкал свои новые туфли красноватой пылью корта. Я заметил, что все богатые мальчишки играли в теннис, и у всех кроссовки были в красных разводах.

Моя мама хорошо знала, как правильно тратить деньги, и экономила на всем. Как хозяева бара, мы могли покупать продукты по сниженным ценам. Из-за бара наша кухня была забита продуктами в крупных упаковках. Все съестные припасы хранились в гигантских коробках. Пятикилограммового тунца мы приобретали у представителя фирмы. В холодильнике стояло практически целое ведро майонеза. То же самое было с бакалейными товарами, маринованными овощами и сырами. Продукты питания я запомнил в упаковках циклопических размеров.

Рождественский кулич мы доедали неделями, потому что покупали его со скидкой, три по цене одного. Выгода от бара заключалась не только в цене. Например, у меня было все, что можно было выиграть по очкам, набранным за приобретение большого количества товара: красный тренировочный костюм, маленькое радио в виде мельницы, гоночные машинки, которые кладут в коробки с пасхальными яйцами.

Когда меня отвозили в школу, я просил родителей высадить меня подальше от нее, потому что стеснялся нашей машины, старенького «Фиата-128». В том возрасте я еще не понимал, красивая у нас машина или нет. Для меня она была просто машиной. Зато другие дети, подсмеиваясь надо мной, дали мне почувствовать разницу. Однажды мама пришла за мной в школу пешком, она сказала, что папа попал в небольшую аварию. Ничего серьезного, он только не сумел разъехаться с грузовиком. Какое-то время машины у нас не будет, ее поставили в ремонт. Я был доволен.