Читать книгу "Однажды в замке... - Элоиза Джеймс"

Собственно говоря…

Он прищурился. Трудно поверить, что это написано женщиной. Слишком прямое, слишком откровенное, слишком требовательное.

Не такого рода письмо, которое могло бы прийти от нежного цветка, с которым он танцевал. Не от леди, скромно опустившей глаза, когда ее отец объявил, что принял предложение герцога. Тогда в лице леди Эдит не было ни намека на несогласие или мятеж.

Гауэйн снова взял письмо. В принципе в нем не было ничего мятежного. Оно было…

Оно было похоже на некий договор. Контракт. Эдит использовала фразу «Я бы просила», когда явно имела в виду «Я требую».

«Я бы просила Вас не содержать любовниц и не участвовать в подобных развлечениях, пока мы не произведем на свет требуемое количество наследников (число которых будет определено по взаимному согласию) и не прекратим брачные отношения, что рано или поздно обязательно случится. Мне крайне не хотелось бы приобрести болезнь интимной природы».

Стантон уже прочитал этот абзац четыре раза, но все-таки перечитал снова. «Подобные развлечения? …Любовница? …Прекратить брачные отношения?..» Возможно, да, когда он умрет. Тот факт, что между ними пока не начались эти отношения, не означал, что он не питает к ним интереса. Скорее, наоборот.

У него даже имелся целый список того, что ему не терпелось попробовать на деле. Вместе с женой, которая, очевидно, вообразила, что будет ложиться с ним в постель по расписанию, причем крайне ограниченному.

«Поскольку я не питаю особого интереса к радостям плоти, то в этом отношении не дам Вам повода для беспокойства».

Она выражалась, как монахиня. Ладно, против этого заявления Гауэйн не возражал. Он вполне может соблазнить ее, пробудив интерес к радостям плоти. Или проведет всю жизнь, пытаясь сделать это.

Но ее следующее предложение было куда более обескураживающим:

«Предлагаю не думать о наследниках ближайшие три года. Хотя пять – было бы лучше. Мы оба молоды и не должны волноваться о возрасте как факторе воспроизведения себе подобных. Я не готова к этим тяготам. И откровенно говоря, у меня просто нет для этого времени».

Гауэйн долго смотрел на написанное. Эдит не хотела детей? Но что, черт возьми, она делает целыми днями, если у нее нет времени на детей? Он вполне готов иметь детей сейчас. Его сводной сестре Сюзанне пять лет, и ей не помешает иметь племянников.

Более того, и через пять лет работа по управлению поместьем не станет легче.

С другой стороны, следующий абзац ему нравился:

«Уверена, что Ваши обязанности многочисленны и тяжелы. Предлагаю днем не обременять друг друга своим обществом. Я заметила, что многие ссоры и раздоры в семье происходят от навязчивости одного из супругов. Прошу не считать мое предложение оскорбительным. Поскольку мы совсем не знаем друг друга, я просто предлагаю один из рецептов счастливого брака».

Тут Гауэйн с ней согласен. Но это немного отдает пуританством. Нет, более чем. Все же если бы он захотел написать нечто подобное, – чего никогда не сделает, поскольку было что-то неприятное в том, чтобы излагать это на бумаге, – вполне вероятно, что сам вставил бы этот абзац. Или что-то в этом роде.

Но именно последняя часть письма вызывала желание ощериться и зарычать, словно на бесцеремонно вторгшегося в свой дом безумца.

«Наконец, я хотела заметить, что очень ценю манеру, в которой Вы разделались с процедурой ухаживания. Хотя сначала я была удивлена, но по размышлении должна сказать, что уважаю Ваше здравомыслие в подобных вещах. Полагаю, Вы разделяете мое мнение о браке: это контракт, выполняемый ради продолжения благородного рода и благоденствия общества в целом. Это праздник, который следует уважать и которым можно взаимно наслаждаться. Но не стоит выставлять напоказ чрезмерные эмоции. Я сама терпеть не могу конфликтов в доме. И считаю, что мы можем избежать множество неприятных сцен, спокойно объяснившись друг с другом, перед тем как принести обеты».

Короче говоря, Эдит не любила его, не собирается любить и считает, что любовь в браке – ненужная роскошь.

Ярость, которую Стантон испытывал, была совершенно неуместной и неприличной. Ведь это он отбросил мысли об ухаживании, закрыл дверь гостиной, полной мужчин, и фактически подкупил ее отца, ради того чтобы тот отдал ему руку дочери.

Но тем не менее чувствовал себя оскорбленным.

Нет. Не оскорбленным. Взбешенным. Оскорбление – это для жалких людишек, чьи чувства легко ранить. Но его чувства не мог ранить никто.

А Эдит еще не закончила:

«Буду крайне благодарна, если Вы ответите на письмо. Уверена, у Вас найдутся свои просьбы, и я готова их рассмотреть».

«Готова их рассмотреть?!»

В груди вырос огромный ком ярости. Она считает, что Гауэйн опозорит свои брачные обеты, взяв любовницу? Намерена рассмотреть его просьбы?!

И она вообразила, что он будет о чем-то просить? Он чертов герцог! И не просит, а приказывает!

Гауэйн почти никогда не выходил из себя. Вскинутой брови было более чем достаточно, чтобы усмирить любого, вселить сознание того, что в руках герцога – его судьба. Ему стоит сказать лишь слово, и человека бросят в тюрьму. Не то чтобы он был на это способен, но у него была власть, заставлявшая повиноваться.

Выражение ярости – орудие тупое, и такое же неуклюжее, как и ненужное. И Стантон прекрасно сознавал, что в тех редких случаях, когда терял терпение, мог наговорить много того, о чем позже жалел.

К несчастью, это был именно такой случай: гнев бросился в голову. Письмо леди Эдит было крайне неуважительным к его персоне, титулу и предложению выйти замуж.

Гауэйн сел за письменный стол и выхватил из стопки листок бумаги для писем. Ткнул пером в бумагу, разрывая ее.

Он предложил сделать леди Эдит герцогиней. Не просто герцогиней, а герцогиней Кинросс! Один из самых старых, самых уважаемых в Шотландии титулов, который никогда не принадлежал англичанке. Никогда!

Может, для этого были веские причины.

Он взял другой листок и начал писать.

«Леди Эдит!

Возможно, во мне говорит шотландец…»

Нет. Он не хотел, чтобы она чувствовала себя неловко из-за его несчастной национальности. Это не ее вина. И поскольку это его идея – связать судьбу с благородным английским семейством, – не стоит придираться к ее происхождению.

Гауэйн глубоко вздохнул. Нужно сохранять чувство юмора. Его невеста казалась девушкой практичной, с юмором сони, но он так и не спросил ее, наслаждается ли она жизнью. Просто взглянул в темно-зеленые глаза и пообещал ее отцу долю имущества, достойную принцессы.

Должно быть, он жестоко ошибся, но сейчас уже слишком поздно. Он сам полез в эту ловушку, обручившись с угрюмой, злобной, узколобой детоненавистницей.