Читать книгу "Зимняя война 1939-1940 гг. - Гордон Франк Сандер"

* * *

В отеле «Кемп» коллеги Геллхорн не скрывали радости. Теперь, после нескольких недель ожидания, наконец-то было о чем писать. Один канадский журналист только что приехал с Западного фронта, где все по-прежнему было без перемен. «Всего несколько убитых, а сидел я там несколько недель», — воскликнул он. Война между СССР и Финляндией явно будет шоу получше. Датский журналист, который застал попадание бомбы в район вокзала и мясорубку, испытывал извращенную радость. «Мне кажется, это будет лучший репортаж в моей карьере, — сказал довольный писака, ни к кому не обращаясь. — Как мне повезло! Все так хорошо сложилось! Горящий автобус и все такое».

* * *

В свою очередь, Джоффри Кокс, опытнейший репортер «Дейли Экспресс», прибыл в Хельсинки вечером 30 ноября и увидел город в огне. Он не мог понять причины налета.

«Зачем Советы произвели этот налет? — задавался вопросом Кокс, сам из Новой Зеландии, уже писавший репортажи из Чехословакии и с Испанской гражданской войны. — Это умышленная попытка запугать мирное население? Ответ знают только командиры Красной Армии». Кокс в результате пришел к мнению — и русские военные документы это подтверждают, — что налет был на военные цели, но был выполнен «неуклюже».

И тем не менее Кремль должен был знать, что даже если авиаудар был бы более точным, он все равно повлек бы за собой жертвы среди мирного населения. «Мне кажется, ближе всего к истине то, что русские считали социальную структуру Финляндии прогнившей и что будет достаточно нанести один удар для смещения нынешних правителей и донести до них, что русские имеют серьезные намерения.

Именно поэтому они произвели этот налет и начали войну с такими небольшими силами».

Если так, то, как показали последующие события, русские правители жестоко ошибались: «Финны были едины, как никогда с 1918 года. Внезапный удар с небес зацементировал те трещины, которые были в этом единстве. Левые, которые были бы недовольны возвращением Маннергейма, были столь рассержены брутальностью налета, что всем сердцем поддержали войну».

«Действительно, — продолжил Кокс, — налет и фотографии с него использовались по всей Финляндии в первый месяц войны как главное оружие пропаганды.

На каждом фронте, который я посетил позже, один за другим солдаты со злобой говорили о налете 30 ноября. Я видел газеты с фотографиями горящих улиц в Хельсинки в домах крестьян и квартирах рабочих по всей стране. Немалая часть несгибаемой финской воли к борьбе сформирована этим налетом на Хельсинки».

* * *

В тысяче ста километрах от Финляндии шеф берлинского бюро CBS Вильям Ширер зло слушал первые сообщения о подлом советском нападении из столицы тогдашнего германского союзника. Из-за ограничений германской цензуры по отношению к Советскому Союзу Ширер написал о нападении на следующий день в нейтральных тонах.

В частной обстановке этот видный американский журналист с трудом сдерживал себя. «Советский Союз вторгся в Финляндию!» — написал он в своем дневнике, который после стал известен миру как «берлинский дневник». «Великий защитник рабочего класса, могущественный проповедник против фашистской агрессии, праведный наблюдатель за соблюдением договоров (это цитата из выступления Молотова месяцем ранее) напал на одну из самых эффективных малых демократий в Европе и тем нарушил более полудюжины священных договоров. Я бесился тридцать часов, — вспоминал радиоведущий. — Не мог заснуть».

* * *

По другую сторону Атлантического океана, в Вашингтоне, округ Колумбия, поезд, везущий президента Франклина Рузвельта, подошел к вокзалу. Рузвельт возвращался из краткого отпуска в Варм Спрингс, штат Джорджия. Специальная делегация из госдепа, в которую входили секретарь Кордел Халл и его заместитель, Самнер Уэллес, подъехала прямо к вокзалу, чтобы лично проинформировать президента о русской агрессии. Специальные вечерние выпуски газет с заголовками об агрессии уже продавались на вокзале, куда подъехала группа для встречи поезда Рузвельта.

Рузвельт, который шестью годами ранее предпринял политически непопулярный шаг и признал советский режим, был не рад таким новостям. Донесение о советском вторжении, пришедшее по телеграфу, вызвало бурные дебаты в госдепе — как реагировать на это вторжение. Эти дебаты в Вашингтоне шли несколько недель. Обычно выдержанный Уелпес вышел из себя и требовал разорвать дипломатические отношения с Кремлем. Халл, его более осторожный начальник, сомневался. Такое решение, отметил он, может быть очень популярным в тазах общественности, но волна возмущения постепенно сойдет на нет, а расхлебывать все придется именно госдепу.

Двадцатью пятью годами ранее США и тогдашний президент Вудроу Вильсон были шокированы вторжением Германии в нейтральную Бельгию — «изнасилование Бельгии» — так это было названо. Вторжение и сильно раскрученные военные преступления против бельгийского гражданского населения стали первыми ударами, которые в результате разбили американский изоляционизм. Двумя годами позднее Америка вступила в войну.

Теперь Рузвельт использовал похожую терминологию для описания русского вторжения в Финляндию. «Это ужасное изнасилование Финляндии, — писал в письме другу, Томасу Мак-Вею, президент. — Народ вопрошает, почему нужно вообще иметь дело с нынешним советским руководством, так как их идея цивилизации и человеческого счастья полностью отличается от нашей. Все Соединенные Штаты не только в ужасе, но и в страшном гневе».

В то же время президент, несмотря на все поползновения в пользу военного вмешательства, был юридически связан политикой строгого нейтралитета. Это была политика, которую Рузвельт хотел демонтировать через серию нейтральных законов. Процесс был начат в 1937 году, когда Рузвельт выступил в Чикаго с речью «Карантин агрессора». Этот процесс завершился двумя годами позже, когда США стали фактическим союзником Великобритании, а в декабре 1941 года японская атака на Перл-Харбор уничтожила нейтралитет США окончательно. Несомненно, русское вторжение в Финляндию стало одним из важных пунктов на этом долгом пути. Как отметил в своем дневнике заместитель секретаря госдепа Адольф Берле через несколько дней после русского вторжения: «Нейтралитет США уже не так незыблем, как неделей ранее».

Несмотря на все симпатии Рузвельта и миллионов американцев к Финляндии, нельзя было сбросить со счетов тот факт, что большинство политиков и в особенности бизнес-круги оставались на позициях строгого изоляционизма. Очевидно, госдеп обсуждал все возможные варианты, вплоть до вступления в войну.

Пока Рузвельт размышлял, он дал согласие на аудиенцию финскому послу Хьялмару Прокопе. Высокий, обходительный Прокопе был хорошо известен в деловых кругах США в 1930-х годах благодаря его должности в финской бумажной ассоциации. В 1938 году он согласился возглавить крохотное финское посольство из трех человек. Поскольку трения с Кремлем возросли, задачей его было получить американскую дипломатическую поддержку для ходатайствований перед Кремлем.

Высокий, красивый, красноречивый Прокопе всегда был желанным гостем на коктейльных вечеринках в Вашингтоне. Теперь Финляндия внезапно стала темой дня рождественского сезона 1939 года, и его стали звать вообще везде, и везде он использовал свое очарование для того, чтобы призвать на помощь Финляндии. На встрече с президентом Прокопе призвал его разорвать дипломатические отношения с Кремлем. Рузвельт обещал подумать. В то же самое время он надеялся, что сможет послужить посредником в переговорах Москвы и и Хельсинки о мире, а разрыв отношений в этом плане был не нужен. В конечном итоге, по совету Хэлла, Рузвельт отношения разрывать не стал.