Читать книгу "Час негодяев - Александр Афанасьев"

– Он знает.

– И что?

– Пойми, больше некому. Это раз. А второе…

– Второе? – прищурился я.

– Есть кое-что по Вячеславу. И как раз – связанное с Днепром.

Картинка или фотография, но мы ее называем «картинка». На фотографии – мужик средних лет, снято явно длиннофокусным объективом. На мужике белая ветровка, а место, где это снято…

Да, оно. Набережная Круазетт.

– Знаешь его?

– Лично нет. Но это – наш.

– Как понял?

Как понял… Да понял, не дурак. У наших, когда они попадают в такое место, как набережная Круазетт, бывает рожа топором. Люди там просто ходят, а они ходят не просто так, а по набережной Круазетт. И, наверное, пройдет еще лет двадцать, прежде чем что-то изменится. А изменится – только когда уйдет наше поколение. Тому, кто в детстве не ел досыта, бессмысленно говорить об умеренности в еде.

– Некто Тищенко Борис Макарович из Днепропетровска. Бизнесмен… Депутат Рады седьмого, восьмого, девятого созывов. Меценат. Владеет недвижимостью, а также финансовыми компаниями, работающими с населением.

Финансовые компании, работающие с населением, – это, чтобы вы понимали, те, кто дает деньги в долг под бешеные проценты. Во всем мире существует цивилизованная форма такой работы, первую организацию микрофинансирования основал профессор Мухаммед Юнус в тысяча девятьсот семьдесят шестом – «Граммин банк», он выдавал ссуды под небольшие проценты бедным бангладешцам и немало способствовал искоренению бедности в этой стране. Юнус был отмечен даже наградами ООН. У нас прижилась другая форма этого бизнеса – займы под один-два процента в день, когда высокий риск невозврата, просто покрывается сверхвысоким процентом, и потери от невозвратов просто раскладываются на честных клиентов. В цивилизованном мире выдача займов под такие проценты называется «акульим бизнесом», во многих странах она уголовно наказуема. Но здесь это нормально…

Депутат Рады… седьмого созыва – значит, он пришел в политику только после Евромайдана и держится в ней до сих пор, даже теперь, когда Рада заседает в Днепропетровске. Человек Рабиновича, не иначе…

– И?

– Дело обычное. Пришел в банк ВТБ и попросил прокредитоваться. Ему дали кредит, затем возникли сложности с возвратом. Банку удалось его взять за одно место капитально, отвертеться он не мог. Тогда на встрече со службой безопасности банка он заявил, что желает сотрудничать со спецслужбами Российской Федерации.

…

– И дал вот это видео…

Я вставил карту памяти в телефон, включил запись…

Съемка из гостиничного номера. Движение, какой-то назойливый шумовой фон. Открытое окно, трепещущие шторы серого цвета.

Человек, у него карабин «СКС» с оптическим прицелом и глушителем, он одет в толстовку и стреляет через окно – под углом вниз. Лица не видно. Потом снова движение, крик: «Окно закрывайте!» По-русски.

Запись обрывается…

– Вы хотите сказать, что это запись двадцатого февраля?

– Я ничего не хочу сказать. Посмотри на таймер, там все есть…

Я выдохнул. Спокойно… Собственно, я никогда не сомневался, что рано или поздно всплывут записи действий снайперов в тот страшный день… просто потому, что на Украине не бывает иначе, здесь все кидают всех и все страхуются на случай кидка как только могут. Такого рода записи – убойный, стоящий огромных денег компромат, и вряд ли тем, кто обеспечивал действия снайперов, это не было известно. Вопрос – а что потом?

– Я как-то связи не вижу. Такие записи всплывали и не раз.

– Да. Вот только Борис Тищенко на следующую встречу, на которой мы, кстати, планировали дать согласие, не пришел. По нашим данным, он вылетел в Грецию, а оттуда – куда-то еще.

– Вряд ли он будет делиться с сыном.

– Попытка не пытка. Хорошо. А что с Вячеславом?

Матвеичев достал еще одну бумагу и протянул мне.

– Узнаешь?

Я впился глазами в картинку.

Это было фото, сделанное то ли цифровым аппаратом, то ли цифровой камерой, явно из окна гостиницы «Украина». Это была площадка перед Жовтневым палацем, окна торца здания выходят на нее. Мой взгляд сразу выделил группу людей, они были в центре, и среди них одного, в куртке-парке. Я ее узнал. Потому что это была моя куртка.

– И что?

– А вот это снято камерами наблюдения отделения банка ВТБ в Днепропетровске…

Я всмотрелся в следующую картинку. Один из людей был обведен красным маркером.

– Это не он.

– Он. Мы прогнали через компьютер.

– Это не он!!!

– Он, – безжалостно сказал Матвеичев, – твой сын не погиб в тот день. Он жив до сих пор. И каким-то образом связан с этой историей.

– Этого не может быть… Просто не может быть…

– Может. – Матвеичев говорил жестко, словно гвозди вколачивал. – Ты забыл, чему нас учили? Не может быть – последние слова алфавита…

Мой сын Вячеслав, единственный сын, пропал без вести двадцатого февраля в Киеве, где-то в районе Европейской площади. Вместе с ним пропали еще четыре человека – вся их пятерка. Они пополнили собой список так называемой «потерянной сотни», то есть людей, которых до сих пор не могут найти.

Это моё. То, с чем я живу и обречен жить до конца дней своих.

– Фотошопом я тоже пользоваться умею.

– Это не фотошоп. Есть и другие материалы по Днепру. Но знакомиться… ты сам понимаешь…

Может только резидент. Понимаю.

– Другого все равно послать некого. Кроме того, у тебя же там друг есть, верно?

Да. Друг у меня там есть…

Бровары.

Вечер 5 июня 2019 года

Домой – за город, в свой оставшийся еще с тех времен старый дом в Броварах, отданный жене при разводе и потом брошенный ею, когда она уезжала в Лондон, – я приехал почти в полночь…

Загонять в гараж машину я не стал. И даже не стал открывать дверь в дом, я просто сидел на ступеньках, как чужак, и смотрел в темноту.

Знаете… я не задаю вопрос – за что. Он бессмысленен по сути своей, я отлично понимаю – за что. Я задаю только один вопрос – когда все это кончится…

Когда…

И ответа на него не получаю.

Заснуть сегодня все равно не получится.

Все это напоминало… знаете, удар молотком по тарелке. Тарелка красивая, в узорах, и тут по ней молотком – раз! Или кувалдой.

И все. Нет больше красоты. Только острые, режущие до крови, до кости осколки.

Так и моя жизнь. Раз!

И на куски…