Читать книгу "Последний бебрик - Ирина Сергиевская"

Зоя склонилась над Маем, вслушиваясь в бормотанье. Он мигнул желтыми глазами и беспомощно объявил:

— Будь Плутарх жив, никто не посмел бы ему такой договор втюхивать!

Зоя бухнулась рядом, придавив руку Мая, и загадочно призналась:

— Слушай-ка, Исакич. Я тут у бабки одной, Горпиной звать, мудрость колдовскую узнала — как быстро разбогатеть.

— Как? — спросил Май; ему, впрочем, было неинтересно и хотелось одного — уснуть и проснуться в другом месте и в другую историческую эпоху.

— …Покласть в блюдце медные монеты, зерен пшеничных сверху, накрыть носовым платком — не засморканным, а новым — и поливать святой водой… — заунывно, тупо вещала Зоя; в ее жизни были две страстных привязанности — к черной магии и к покойной советской власти, и привязанности эти друг другу не противоречили.

— Из пшеницы деньги вырастут? — по-детски простодушно спросил Май, но не услышал ответа, внезапно свалившись в мягкую душную яму сна…

…И приснилось Маю, что прошел век, пятясь назад, за ним еще век и еще, пока не наступило безвременье. И в ужасной безысходной тоске Май очнулся от сна и… вздрогнул от страха: в сумерках светилось над ним лицо Анаэля! Дверь на лоджию была приоткрыта, во дворе хулигански шумела молодая мокрая листва, а из-за двери в коридорчик долетало непонятное бухтение. Анаэль неслышно прошелся по комнате, за ним, как шлейф, потянулась полоска голубого света. Май, оробев, придвинулся к стенке. Он был застигнут врасплох и потому нахально решился заговорить первым:

— Не боитесь, господин Внемли-Господи, что свояченица сюда войдет?

— Не войдет, — небрежно сказал Анаэль, садясь на стул около кровати и пристраивая на коленях сумку. — Занята ваша Зоя — деньги выращивает. Слышите, наговор по бумажке читает?

Он махнул рукой, и голос Зои обрушился на Мая, как из внезапно включенного на полную громкость радио:

— …Дай и мне, Божьей рабе, деньгам зародиться, как этой пшенице-е!!!..

Анаэль усмехнулся, и голос скукожился до еле слышного.

— Надо же, как разбирает женщину! Настоящая страсть.

— М-м-м… — пробурчал Май, стараясь унять душевную панику.

— Ваша свояченица, как всякий дикий неофит, ревностно исполняет внешнюю сторону обряда, — пояснил Анаэль, расстегивая сумку. — После наговора она будет класть поклоны пятьдесят раз, потом плевать на свою тень семьдесят раз. У нас уйма времени, целый час.

— А вы… вас отпустили из милиции или вы… сбежали? — суетливо спросил Май, чувствуя себя сусликом, которого вот-вот вытащат за хвост из норы, хоть и гадкой, но привычной, обжитой.

— Сбежал, — хладнокровно проронил Анаэль. — Убил несчастного Слушайрыбу и к вам. Дело не ждет, Семен Исаакович.

Анаэль включил торшер. Май сильно зажмурился, а когда открыл глаза, увидел на столе, на рукописи Шерстюка, деньги — две бумажки по двадцать долларов и одну десятидолларовую.

— Извольте получить обещанное, — любезно сказал Анаэль и протянул Маю какие-то бумаги. — Теперь ваш черед, Семен Исаакович. Вот договор, который вы дали слово подписать.

Май замешкался, шныряя взглядом по комнате, и ляпнул наобум:

— А… где же… водка?

Анаэль вдруг сконфузился, приложил нежную руку к груди и покаялся:

— Виноват, Семен Исаакович. Торопился к вам, пожалел времени в магазин заскочить. Но ведь договор — приоритетная цель! А водку и потом купить можно.

«Ну, я тебя!» — мысленно возликовал Май, уселся по-турецки и произнес наступательно:

— А если я без водки страдаю? Если мне плохо и я ни о чем больше думать не в состоянии, что так характерно для алкоголика?!

— Тогда я лишу вас на некоторое время пагубной жажды, это нетрудно, — весело предложил Анаэль. — Уверяю, сутки пить не захотите.

— Позвольте, но как же моя свобода выбора? — находчиво парировал Май. — Я вовсе не желаю кодироваться, даже на сутки, даже на час! И в знак протеста не стану подписывать ни-че-го!

Анаэль пересел на кровать, сказал тихо, проникновенно:

— Бросьте трепаться, Семен Исаакович. В час нужды вы отказываетесь от верного куска хлеба — от честной работы. Вы, не написавший за всю жизнь ни слова лжи, не соблазнившийся доступным заработком бульварного писаки! Что с вами теперь?

— А как же дамский журнал «Чары»? — вскричал Май. — Там же мои гороскопы и прочая хиромантия!

— Прощено — ибо безвредное шутовство.

— Спасибо! — вызывающе молвил Май. — В общем-то вы угадали — я всегда честно работал. Но где же толк? Где толк, я вас спрашиваю? Смешно говорить… я дочке шоколадку купить не могу! Что ж, не оценили мою честность там, где за все воздают? Хоть бы помогли, что ли, честному дураку-работяге!

— Ну, вот же договор, Семен Исаакович, подпишите! — взмолился Анаэль, протягивая бумаги. — Подпишите, и вам скоро станет гораздо легче жить, будете шоколадки покупать, игрушки…

— На деньги, сэкономленные от ваших жалких гонораров?! — разгневался Май.

Анаэль расстроился, встал, вновь сел. Волосы его сверкали вокруг горестно-неподвижного лица, не мужского — не женского.

— Денег больших я и вправду не могу предложить, — признался он удрученно. — Я их не ворую, не печатаю, не творю из воздуха. Вот эти, в сумке, — все, как у вас говорят, подотчетные.

Май оторопело молчал, сопротивляясь догадке о том, что подлая тема денег объяла не только маленькую Землю, но, по всей видимости, и мироздание. Вот как!

— Вы сами-то… откуда будете? — несмело полюбопытствовал притихший Май. — Из каких, извините, сфер? Инфернальных или еще каких-то?

— Сферы все — богосотворенные, Семен Исаакович, и в этом смысле — родственные.

— Ясно, — кивнул Май, подумал и решился: — Извиняюсь, а вы огнем на стене ничего сакраментального начертать не можете?

— Зачем? — удивился Анаэль. — Я вам и так все дал понять, словами.

— Значит, не можете, — сокрушенно вымолвил Май. — Вот ведь штука: и денег у вас больших нет, и огнем на стенах не малюете и даже водку купить не в состоянии, а хотите, чтобы я вам поверил и подчинился. Да я скорее поверю, что деньги из пшеницы вырастут!

Он замолк, многозначительно кивнув на дверь. «Бу-бу-бу-бу… дай мне, Божьей рабе… деньгам зародиться… бу-бу-бу… пусть деньги мои растут…» — уныло колдовала неугомонная Зоя.

— Моргнуть не успеете, как вырастут, — невесело пообещал Анаэль.

Май понял, что победил, но, взглянув на доллары, вспомнил о клятве могилой матери — вернуть долг Колидорову. Что было делать — отказаться от денег Анаэля, раз договор не подписан? «Равносильно самоубийству», — содрогнувшись, подумал Май. Анаэль тем временем хмуро собирался: складывал в папку бумаги, вынимал из сумки и засовывал вновь странные бессмысленные вещицы — маленькую пушку из папье-маше, стеклянный шар, наполненный живым огнем, чучело ящерицы, пучки птичьих перьев… Наконец, Анаэль достал заветный черный ящичек с пятью долларами.