Читать книгу "Слуги правосудия - Энн Леки"

Я попала внутрь за взятку, чтобы посмотреть на коллекцию, которая привела меня туда: несколько разноцветных пятисторонних плиток, все еще ярких, как цветы на солнце, несмотря на тысячелетний возраст. Неглубокая чаша с надписью по золоченому краю на языке, которым Стриган не могла владеть. Плоский пластиковый прямоугольник — звукозаписывающий аппарат, как мне было известно. При прикосновении он воспроизводил смех и голоса, говорившие на том самом мертвом языке.

Как ни мала эта коллекция, собрать ее было нелегко. Гарседдианские артефакты редки, потому что, когда Анаандер Мианнаи осознала, что гарседдиане располагают средствами, позволяющими уничтожать радчаайские корабли и пронизывать радчаайскую броню, она приказала полностью уничтожить Гарседд и его народ. Те пятиугольные площади, цветы, все живое на всех планетах, лунах и базах в той системе — все погибло. Никто больше не будет там жить никогда. Никому и никогда не позволят забыть, что значит бросить вызов Радчу.

Не дал ли ей некий пациент, скажем, чашу и не отправилась ли она поэтому в путь за дополнительной информацией? И если в коллекцию попал один гарседдианский предмет, что еще могло попасть? Тот, кто дал ей это, мог и не знать, чем платит, — или знать и отчаянно желать избавиться от этого. Нечто, склонившее Стриган к бегству, к тому, чтобы исчезнуть, бросив, возможно, почти все, что у нее было. Нечто опасное, то, что она не смогла заставить себя уничтожить, избавиться наиболее эффективным способом.

То, чего я желала так сильно.

Я хотела пройти как можно дальше и как можно быстрее, потому мы шли часами, делая кратчайшие остановки, когда это было абсолютно необходимо. Несмотря на то что стояла безоблачная и ясная погода, как всегда на Нильте, я чувствовала себя слепой, хотя и думала, что уже научилась не придавать этому значения. Когда-то у меня было двадцать тел, двадцать пар глаз и сотни, к которым я могла получить доступ, если понадобится или захочется. Сейчас я способна смотреть только в одном направлении и, если поверну голову, увижу только обширное пространство позади, лишив себя возможности обозревать то, что находится впереди. Обычно я избегала слишком открытых пространств, чтобы быть уверенной в том, что за спиной, но здесь это невозможно.

Мое лицо сперва горело, несмотря на то что ветерок был легким, а затем онемело. Руки и ноги сначала заболели, поскольку я покупала перчатки и сапоги без намерения преодолеть пешком шестьдесят километров по холоду, а затем стали тяжелеть и цепенеть. Мне еще повезло, что я не приехала сюда зимой, когда температура могла быть значительно ниже.

Сеиварден, должно быть, так же холодно, но она шла равномерно, потому что я тянула ее за собой, она равнодушно делала шаг за шагом, волочила ноги по заснеженному мху, опустив взгляд, не жалуясь и вообще не произнося ни слова. Когда солнце опустилось почти к горизонту, она слегка передернула плечами и подняла голову.

— Я знаю эту песню, — сказала она.

— Что?

— Ту песню, что ты мурлычешь. — Она медленно повернула ко мне голову, на ее лице не отражалось ни беспокойства, ни растерянности. Интересно, подумала я, пыталась ли она скрыть свой акцент. Вероятно, нет — под кефом ей было все равно. В пространстве Радча это произношение показывало ее принадлежность к богатому и влиятельному клану, к тем, кто после прохождения тестов на способности в пятнадцать лет получает престижное назначение. За пределами этих территорий ее произношение легко подсказывало злодею — богатому, порочному и бесчувственному — тысячу развлечений.

До нас донесся слабый звук флаера. Я повернула голову на ходу, окинула взглядом горизонт и увидела его, маленького и далекого. Он летел низко и медленно, словно тащился по нашему следу. Это не спасатели, я уверена. Монета упала не той стороной, и теперь мы на виду и беззащитны.

Мы шли, а звук флаера становился все ближе. Мы не могли оторваться от него, даже если бы Сеиварден не начала спотыкаться, — пока она еще удерживалась от падения, но силы были явно на исходе. Она начала говорить сама с собой, словно видела вокруг нечто, значит, действие кефа заканчивалось. Я остановилась, отпустила ее руку, и она застыла рядом со мной.

Флаер проплыл над нами, заложил вираж и приземлился на нашем пути, метрах в тридцати. Либо они не могли подстрелить нас с воздуха, либо не хотели. Я сбросила рюкзак и ослабила застежку куртки, чтобы легче было добраться до пистолета.

Из флаера вылезли четверо: владелица прокатной конторы, двое, кого я не узнала, и посетительница бара, которая назвала меня «крутой малышкой» и которую я хотела убить, но воздержалась. Я запустила руку под куртку и взялась за пистолет. Выбор у меня ограничен.

— Где твой здравый смысл? — воскликнула хозяйка конторы, когда им осталось до нас пятнадцать метров. Все четверо остановились. — Нужно оставаться рядом с флаером, когда он садится, чтобы тебя могли найти.

Я посмотрела на особу из бара — она явно меня узнала и поняла, что я узнала ее.

— В баре я сказала, что любой, кто попытается ограбить меня, умрет, — напомнила я ей. Она ухмыльнулась.

Одна из тех, кого я не знала, извлекла откуда-то пистолет.

— Мы не просто попытаемся, — сказала она.

Я достала оружие и выстрелила ей в лицо. Она рухнула в снег. Прежде чем остальные успели отреагировать, я застрелила особу из бара, а затем ту, что стояла рядом; всех троих — очень быстро, одну за другой; что заняло меньше секунды.

Владелица конторы, выругавшись, повернулась, чтобы удрать. Я выпустила пулю ей в спину, она сделала три шага и упала.

— Мне холодно, — произнесла Сеиварден рядом со мной, тихо, не глядя на меня.

Они оставили свой флаер без охраны и вчетвером направились ко мне. Глупо. Вся затея глупая; казалось, они не дали себе труда как следует спланировать ее. Мне оставалось только загрузить Сеиварден и свой рюкзак во флаер и улететь.

Жилье Арилесперас Стриган было едва заметно с воздуха — всего лишь круг чуть больше тридцати пяти метров в диаметре, внутри которого снегомох был ощутимо светлее и реже. Посадив флаер вне круга, я оценила положение. Отсюда очевидно, что там два здания — засыпанные снегом холмики. Возможно, это необитаемое становище пастухов, но если имевшейся у меня информации можно доверять, то это не так. Никаких признаков стены или забора, но я бы не стала делать никаких предположений о системе безопасности.

Поразмыслив, я открыла люк флаера и вылезла, а затем вытащила Сеиварден. Мы медленно направились к той черте, за которой менялся снег, и Сеиварден перестала идти, как только остановилась я. Она стояла с безразличным видом, глядя прямо перед собой.

Дальше плана у меня не было.

— Стриган! — позвала я и подождала, но ответа не последовало. Я оставила Сеиварден стоять на месте и обошла участок по окружности. Входы обоих занесенных снегом домов показались странно затененными, и я остановилась и стала всматриваться.

Оба открыты нараспашку, внутри — темно. У таких домов, вероятно, входы с двойными дверями, по принципу шлюзовой камеры, чтобы удерживать тепло внутри, но я не думала, что кому-нибудь придет в голову оставить открытыми обе двери.