Читать книгу "Возрождение - Олег Верещагин"

Самарцев только молча развел руками, признав полную правоту князя…

Кстати, введение смертной казни свело почти в тот же ноль и уголовщину, и наркоторговлю, и разное прочее «Непобедимое Зло Века».

Возвращаясь к опыту работы ФЗУ и СХШ… Выяснилось, что для поднятия уровня здоровья, знаний и интеллектуального развития надо не дискутировать и экспериментировать, раздувая школьное время за счет «новаторской» бессмыслицы, а просто-напросто:

1. Убрать лишние и весьма многочисленные бессодержательные предметы.

2. Увеличить количество часов русского языка, литературы, математики, физкультуры и истории и ввести логику.

3. Вычистить из школ «новаторские» и «прорывные» методики.

4. Вернуть все те же телесные наказания и форму; плюс перестать давить на учителей «успеваемостью» и разрешить им отчислять за регулярные прогулы и двойки.

5. Разделить обучение мальчиков и девочек.

6. Вернуть систему обычных экзаменов с заучиванием огромного количества материала и умением его излагать и обобщать вместо тестирования – в конце КАЖДОГО года.

7. Прервать общение детей с компьютерами любых видов.

И это все…

Жарко сделал всю эту реформу обыденно, почти без затрат, даже как-то уныло и первым не удивился, когда она мгновенно заработала. И на самом деле – чему удивляться? Что в прошлом кто-то мешал признать очевиднейший, веками проверенный факт: дети еще не являются полноценными личностями в силу множества неискоренимых причин, и биологических, и социальных? (Или что мужчина и женщина – разные биологические подвиды и не могут быть «равны», как «не равны» лев и гепард?)

Куда хуже обстояли дела с другими детьми – со многими из тех, кого привозили команды или кто приходил сам. Романов не мог нормально работать с управлением делами новопереселенцев – всякий раз, когда он присутствовал на «приемке», ему казалось, что его подвергают медленной жуткой пытке, ему оставалось лишь поражаться самоотверженности Салгановой. Как в ужасном фильме, проходили перед его глазами тысячи историй – ставших обыденными в своей жути на развалинах мира.

Дети, истощенные до дистрофии. Дети, страдающие кровавым поносом. Дети, едящие глину и дерьмо. Дети, неспособные управиться с ложкой и вилкой. Дети, готовые на все, чтобы их накормили. Дети, делавшие все, чтобы их кормили. Готовые на все, чтобы прожить еще день. Дети брошенные, преданные, а нередко и просто-напросто проданные самыми близкими на свете существами – родителями. Пятилетние проститутки-мальчики. Семилетние девочки, больные сифилисом. Дети, добравшиеся до княжества голыми. Дети, на глазах которых убили или замучили родителей. Дети с отрезанными ушами и вырванными языками. Дети с «изъятыми» почками, дети-доноры крови и костного мозга. Дети, чья душа превращена в загаженную руину. Дети, смысл жизни которых – страх и покорность. Дети – жертвы работорговцев, насильников, растлителей, даже людоедов. Дети, забывшие – в России! – русский язык. Дети, которые спокойно рассказывали о своем прошлом такое, от чего руки начинали дрожать. Дети, в глазах которых не было ничего детского. Дети, чья душа была испакощена настолько, что опускались руки и казалось милосерднее их просто убить. Маленькие рабы – рабы с плантаций, из публичных домов, рабы чьей-то прихоти и похоти. Их были тысячи, этих русских детей. Их было так много, что Романов не мог этого переносить.

Были другие. Их меньше (к сожалению, может быть?), но с ними почти столько же забот. Дети, переполненные ненавистью так, что рядом с ними жутко стоять. Дети, приносившие на поясах грубо выделанные скальпы тех, кто пытался их убить. Дети со связками сморщенных и свежих ушей на веревочках с дареными когда-то родителями крестиками. Дети, которые разучились писать и читать, зато умели без промаха стрелять на звук. Дети, приклады ухоженного оружия которых испещрены страшными значками недетских побед. Дети, язык которых груб, которые иногда вообще разучились говорить, а память которых жутким железным цветком росла из того дня, когда им стало за кого мстить. Дети, не мывшиеся месяцами, но умевшие броском самодельного ножа убить муху за десять шагов. Русские дети, прошедшие через ад, но не сломавшиеся, а выродившиеся в безжалостных маленьких хищников, живших одной бело-каленой ненавистью…

Это тоже было неправильно. Это тоже было страшно, и Романова никто не мог в этом разубедить. И он не знал, чему радовался больше: тому, что девятилетняя девочка наконец-то не задрожала в ужасе, когда ее коснулась мужская рука, или тому, что наконец-то звонко рассмеялся двенадцатилетний мститель, почти два года партизанивший в болотах и лесах на окраине уничтоженного Хабаровска…

Когда Романов впервые познакомился с этой стороной деятельности одной из собственных подчиненных структур – он на какое-то время лишился мыслей, только твердил про себя, как заклинание, две строки Киплинга:

О этот мир! Какой измерить мерой

Ограбленные души и умы?!

…Женщина-воспитатель, потеряв терпение, ударила пятилетнюю девочку – та никак не могла научиться есть ложкой, ела руками. Романов, оказавшийся рядом, не застрелил женщину только потому, что Женька повис на руке командира с пистолетом всем телом. И превратился в мертвый груз, не давший Романову тут же добраться до побелевшей и окаменевшей воспитательницы, а доберись он – убил бы, наверное, одним ударом.

Были и иностранные дети – поляки, немцы, еще кое-кто. Не ребята из группы Бека, который прочно обосновался на побережье, сделав корабль своей крепостью (банды, даже самые голодные и сплоченные, все чаще пробиравшиеся с юго-запада, те места обходили стороной…). А другие, попавшие сюда самыми разными путями, у каждого – своя история. Захватывающая и ужасная одновременно, а то и трагическая… У многих из них психика оказалась сбита настолько капитально, что оставалось лишь хвататься за голову… Шведский восьмилетний мальчик не мог себя идентифицировать как мальчика – он «сомневался в своей гендерной принадлежности». Десятилетняя немка называла себя сторонницей лесбийской любви, а ее соотечественник и ровесник был уверен, что все мужчины и мальчики «латентные геи», и всерьез приставал к мужикам. Эти случаи были настолько смешными и жуткими, что Романов фиксировал их в специальном видеодневнике.

К счастью, в этом возрасте омерзительная кривизна, внесенная в детские мозги мерзавцами и нелюдями, вымывалась довольно легко – внимание, забота, психокоррекция, и через месяц-другой можно было видеть, как «гей» и «лесбиянка» потихоньку засматриваются друг на друга, а маленький потомок викингов наконец осознал, что такое мальчишка, и снисходительно дерет нос перед девчонками, разбирая вместе с русскими сверстниками старенький «АКМ».

Иностранных детей было не так много, и поднимался вопрос об их русификации. Но Большой Круг почти единогласно решил: родные языки и национальная культура должны остаться не только у японцев и немцев (как ни крути, это оказались значимые по численности группы населения, особенно японцы), но и у какого-нибудь француза-одиночки. И для этого следует приложить все усилия, какие возможно…