Читать книгу "Ритуал прощения врага - Инна Бачинская"

— Так у вас вроде секты? — догадалась Татьяна. — А школа?

— Какая секта! — рассмеялась Марина. — Ну ты и выдумала! Просто живем, никого не трогаем. Не все могут жить на земле и при земле, избаловались городом. А школы нет, да и детей тоже нет. А будут — придумаем что-нибудь. Пошли, покажу твою комнату.

Она отворила низкую дверь около печи, вошла первой, неся керосиновую лампу. Татьяна вошла следом. Неверный свет осветил маленькую светелку с закрытым занавеской окном, кровать в углу под синим с белыми узорами покрывалом, тумбочку, этажерку с книгами и журналами, пестрый половичок на полу.

— Живи, — сказала Марина, посторонившись, пропуская Татьяну.

…Ночью ей снился сон про Зойку — большой человек бил Зойку, та сначала кричала, потом затихла. Она, Татьяна, едва живая от ужаса, ломая пальцы, пыталась провернуть ключ и открыть дверь. Дверь распахнулась наконец, и она, слетев кубарем по лестнице, выбежала в холодную ночь босая, в одном платье…

Следующая картинка черно-белая: Рудик и клиент во дворе, Рудик показывает рукой на ее окно. Она ныряет за занавеску, подыхая со страху, тот смотрит, и его взгляд прожигает насквозь стену дома. Очень светлые глаза, жестокие, беспощадные. Они смотрят друг другу в глаза, и Татьяна понимает, что это приговор — она свидетель…

Она кричит и бьется, ночная рубашка влажна от пота; Марина прижимает ее к себе, уговаривает, шепчет…

— Он убил Зойку, а я боялась сказать, — всхлипывает Татьяна. — Я думала, может, она живая. И Рудик пропал — говорили, попал под машину. И тогда я убежала…

Марина укачивает ее, как ребенка, крестит, напевает тихо.

Глава 6. Взрыв

Жанне снилось, что мама умывает ее, сильно проводя шершавой рукой по лицу. Разве у мамы шершавые руки? Потом она почувствовала холод и открыла глаза. Стоял вечер. Небо было дымчатым, с городской розоватой подсветкой, и уже посверкивали остро две-три звезды. Она лежала на холодном и нетвердом, кажется, влажном, а рядом кто-то был. Она скосила глаза и вскрикнула — затылок пронзила резкая боль. Рядом стоял щенок-подросток неопределенного цвета, грязный, со свалявшейся шерстью, и смотрел прямо ей в глаза. Долгую минуту она рассматривала щенка, думая, что сон продолжается. Но это был не сон. Песик неуверенно подошел ближе, ему было страшно. Она по-прежнему не шевелилась. Он придвинулся еще и лизнул ее в лицо. Она удивилась, подумав: какой, к черту, щенок? Откуда здесь собака? И вообще…

Она попыталась встать, и тут же земля ринулась ей навстречу. Она застонала, оперлась руками о какие-то мокрые доски, и ее стошнило. Пока ее выворачивало наизнанку, пес стоял рядом, повизгивая от сочувствия. После рвоты ей стало легче. Она вытерла рукой рот и огляделась. Можно было рассмотреть какие-то сараи, горы мусора, засохшую траву и кусты. И все. Ни дома, ни человека. Рядом валялся разорванный пакет с продуктами. Еще дальше — ее сумочка, испачканная, белая с золотом, под плащ. Дождь, кажется, прекратился. Мысли ворочались вяло и глухо. Она перевела взгляд на плащ, одернула его на груди. Отметила с сожалением, что он безнадежно испачкан, а правый карман вырван с мясом. Жанна потерла лоб рукой, ощутила содранную кожу и запекшуюся кровь. Поднесла к глазам другую руку — сломанные ногти, рана на ладони. И только сейчас почувствовала боль. Во всем теле — в руках, в грудной клетке — дышать было трудно, — в коленях. В затылке пульсировало, и ее снова затошнило.

— Что случилось? — спросила она не то у себя, не то у собаки. Уперлась руками в доски и встала на колени, вскрикнув от боли. Медленно-медленно, стараясь не двинуть головой, поднялась на ноги. Покачнулась. Закрыла глаза, пережидая новый приступ тошноты. Провела рукой по лицу — почувствовала шершавое под пальцами. И поняла, что это засохшая кровь. Что же случилось? Около двенадцати она стояла на остановке в своем белом плаще, какая-то женщина внимательно ее рассматривала. Стайка девочек-студенток щебетала рядом. Кажется, шел дождь. Или перестал? Она увидела в небе голубую промоину — на сером фоне голубой радостный глаз. А потом появилась черная машина с треугольниками, синими и белыми… И больше ничего не осталось в памяти… Нет, был еще седой человек без лица. За стеклом. И светящийся красный… фонарик? И… что дальше? Машина ее сбила? А как она попала сюда?

Она стояла, покачиваясь, сжимая руками затылок, чтобы унять пульсирующую боль, морща от усилия лоб. Пес стоял неподалеку, не решаясь подойти.

Что случилось? Машина сбила ее, и седой человек привез ее сюда? Увез с остановки, потому что там были люди, которые могли запомнить номер. Так?

Он привез ее на пустошь, на свалку за город, и бросил умирать?! Думал, она не выживет, и уехал?

Она стояла, ошеломленная пониманием случившегося, все еще не веря, не желая принимать и соглашаться, и вдруг вскинула руки вверх и, потрясая разбитыми кулаками, пронзительно закричала. Ее вопль — жалкий, тонкий, отчаянный, как крик умирающего зайца, — далеко разнесся в пространстве. А-а-а! И еще раз, через боль в ребрах, в горле, в затылке — а-а-а-а!! Собака отскочила на безопасное расстояние, задрала голову и гнусаво завыла. Тогда Жанна опомнилась и перестала кричать.

Осторожно нагнулась, опасаясь нового приступа тошноты, подняла сумочку. Раскрыла: деньги, ключи — все на месте. Она не помнила, был ли в сумке мобильник. Сейчас его нет. Седоголовый забрал? Зачем? На всякий случай?

Она отряхнула плащ, застегнулась и побрела на городские огни, не имея ни малейшего представления, где находится. Идти было больно, правое колено перестало сгибаться. И каблук сломан, левый. Вспомнив о собаке, она оглянулась. Щенок шел следом. «Брысь! — сказала она. — Пошел вон!»

Жанна шла и думала короткими рублеными фразами в такт шагам: «Не может быть. Так не бывает. Это не со мной. Это не я. Не я… Не я… Не я…»

Она не знала, сколько прошло времени. Оно остановилось. Посмотреть на часы… Поднести руку к глазам ей было не по силам, а определять время по звездам она не умела. Кожу на лице стянуло, Жанна поминутно облизывала сухие губы. Пустырь закончился. Она вышла на шоссе. Каблук действительно был сломан. Левый. Она сняла правую туфлю и стала колотить каблуком об асфальт. Каждый удар отзывался в затылке, но боль стала глуше. Наконец каблук отвалился — теперь можно и домой. Удивительное ощущение — ноги как чужие. Щенок шел следом, и она больше не гнала его. Ее поразила мысль, что он видел. Он видел, как тот выбросил ее из машины. Выбросил живого человека умирать в мирное время. Просто так, взял и оставил, не проверив, жива ли. Не всякий выкинет собаку… а седой выбросил человека! Может, думал, что она умерла? Испугался? А если бы она не пришла в себя и действительно умерла? Возможно, на это он и рассчитывал? Не хотел возиться? Не хотел сесть в тюрьму?

Господи, сколько же стоит ее жизнь? Ничего не стоит! Ровным счетом ничего. Средь бела дня сбить человека, вывезти его за город и хладнокровно оставить умирать… И это человек? Гомо сапиенс? А потом он вернулся домой к жене и детям, сел за стол, выпил водки, чтобы снять стресс? Рассказал жене ночью в постели? Сказал, что сбил одну… у гастронома, увез на свалку и там оставил? А она сказала, правильно сделал — ей уже не поможешь, а тебе что же — в тюрьму? И они заговорили о другом…