Читать книгу "Анатомия российской элиты - Ольга Крыштановская"

В марксистской парадигме концепт элиты или не присутствует вообще, или выступает лишь в качестве названия для группы людей, имеющих высшие позиции в политической сфере. Этот термин носит явно вторичный характер. По Марксу, господствующим классом является класс собственников, который и формирует власть. Классовая идентификация тесно связана с наличием или отсутствием экономического капитала, и деньги движут миром. В элитистской парадигме экономическая стратификация вторична, а главный нерв разделения общества находится в сфере политического. Здесь элита — важнейшее понятие, так как именно она является правящим классом общества. Концепт элиты здесь играет ту же роль, что у Маркса класс собственников. Элитисты, по сути дела, заменили Марксову дихотомию «собственники — рабочие» дихотомией «элита — массы» (Г. Моска) или «правящий класс — народный класс» (А. Турен). В обеих стратификационных парадигмах первые представляют собой меньшинство, владеющее большинством ресурсов, а вторые — большинство, не имеющим почти ничего. Но если у Маркса история представляется в виде перманентной борьбы между классами богатых и бедных, то для элитистов она — бесконечное сражение элит за власть, а человеческое общество проходит циклы взлета и падения правящих групп. Важнейшими категориями для марксистского анализа являются экономическая гегемония и собственность, а для элитистского — власть, государство и политическое доминирование.

Зададимся вопросом: а имеет ли смысл спорить о том, какой тип стратификации «правильнее»? И означает ли, что членение общества на классы по их отношению к собственности не допускает существование классов, вычлененных по их отношению к власти? Согласимся, что существует проблема первичности экономического и политического в различные эпохи развития человеческой цивилизации. Возможно, в определенных обществах и в определенные периоды экономическое превалирует над политическим, как возможно и обратное. Но бесспорным фактом остается то, что обе плоскости общественного бытия существуют всегда и везде, и они связаны друг с другом.

Марксовы классы собственников и рабочих вполне адекватно описывают капиталистическое общество в стадии его становления. Но и классы управляющих и управляемых Парето также имеют право на существование, и являются не менее (а, на наш взгляд, даже более) эффективной теоретической конструкцией. Конфликт между классами в марксистском понимании может быть причиной глубинных изменений, революций, меняющих как господствующие отношения собственности, так и самих собственников. Но и конфликт между политическими классами также приводит к серьезным общественным катаклизмам, в результате которых меняется политическое устройство, режим и сами правители. Причем политическое напряжение ощущается в современном мире значительно сильнее, чем напряжение по поводу отношений собственности. Границы между классами собственников в развитых странах теперь, в начале XXI века, более размыты, чем раньше. Это обусловлено и тем, что Бернхэм называл «менеджерской революцией», и тем, что с развитием фондового рынка собственность стала настолько размытой, что практически каждый житель развитой страны имеет больше или меньше акций предприятий и банков, являясь, тем самым, совладельцем собственности. Таким образом, вопрос о классовой принадлежности в марксистском смысле в современном мире часто не имеет ответа.

Власть же в постиндустриальных обществах, напротив, стала более очевидной, распознаваемой в связи с развитием политий и ростом легитимности государственных институтов. Про каждого человека можно сказать, занимает он пост в государственной системе или не занимает. Классовая идентификация по политическому признаку имеет четкие показатели и возможность их верификации. Р. Патнэм писал, что «мало какие положения в науке могут быть доказаны столь же строго».[57]

Политические и экономические общества

Кроме того, существует и еще одно обстоятельство, которое необходимо учитывать — история демонстрирует примеры обществ, где экономический фактор и рациональность на протяжении столетий являлись доминирующими. Эти общества часто называют западными в отличие от восточных, где превалирует политический фактор и патримониализм. К. Маркс писал об азиатском обществе и азиатском способе производства. К. Виттфогель посвятил анализу общества этого типа работу «Восточный деспотизм», где он утверждает, что бюрократия в восточных обществах является правящим классом.[58]Еще Г. Гегель в свое время писал о России, что в ней «есть одна масса — крепостная и другая — правящая»,[59]подчеркивая тем самым, что для данного общества политическая ось является ключевой. Российский исследователь М. Афанасьев пишет о «властоцентризме», присущем России, который выражается в «зацикленности социума на власти».[60]

Последнее столетие становление рыночных отношений было в центре общественных изменений, и демократизация была признана наиболее адекватной формой политического правления, обеспечивающей свободу рынка. Развитие рынка (маркетизация) и развитие демократии (демократизация) были двумя составляющими одного процесса, который получил название модернизации. В модернизирующихся обществах западного типа (будем называть их экономическими обществами) политические изменения были простимулированы классом собственников — наиболее активной частью общества. Здесь действительно власть формировали те, кто имел капитал. Но в то же время существовали общества другого типа, которые мы будем называть политическими. В этих обществах никогда экономические акторы не представляли собой серьезной социальной силы. Главным видом капитала был капитал политический, который не только приносил доход, но и был гарантом богатства. Размер доходов был связан с местом в политической иерархии, образовывавшей политическое пространство, на котором шли активные процессы обмена и торга. Экономическое развитие не только не было самодовлеющим и определяющим политический процесс, но, напротив, детерминировалось политикой. Власть имущие, а не собственники экономического капитала, определяли приоритеты экономического развития. Политика стимулировала экономику, а не наоборот. В отличие от процесса модернизации в обществах этого типа происходила стимуляция экономического политическим. Политические общества отличаются от экономических тем, что в них получение богатства, как правило, следует за получением власти, в то время как в экономических обществах, напротив, приход во власть становится возможен только после получения определенного уровня благосостояния. Главными инструментами на пути к богатству тут являются ресурсы государства, а не рынка.

Россия, на мой взгляд, представляет собой общество, в котором длительные периоды политической стимуляции сменялись относительно короткими периодами экономической модернизации. Причем попытки экономизации, как правило, заканчивались большой политической реформацией, восстанавливающей «порядок» и усиливающей роль государства. Периоды жестких авторитарных режимов наступали всегда после «экономических периодов», когда государство ослабляло контроль над экономикой и в стране появлялся относительно независимый от власти класс собственников. Так, последствием экономизации конца XIX века были революции 1905–1907 и 1917 гг., последствием нэпа — сталинский тоталитаризм. Становление класса собственников в России вносило хаос в государственное управление, приводило к политическому кризису, вызывало ощущение опасности у правящего класса. Подобно маятнику, Россия, освобождая рынок от государственного контроля, затем спохватывалась, что народившаяся буржуазия станет угрожать целостности государства. Чем дальше заходил процесс экономизации, тем сильнее потом был «термидор», призванный восстановить порядок и государственность. Для такого типа обществ, которым является Россия, экономический подход не может открыть всей полноты картины общественного развития, истинных причин трансформаций. Поэтому именно политический подход я считаю базовым.