Читать книгу "Берлин, май 1945 - Елена Ржевская"

— Это сироты. Наш дом разбомбили. Я перевожу их на другое место. Это сироты… Наш дом разбомбили…

Из подворотни вышел мужчина в черной шляпе. Увидев нас, остановился, протянул руку с маленьким свертком в пергаментной бумаге. Развернул — пожелтевшая коробочка. Открыл крышку.

— «Л'Ориган Коти», фрейлейн офицер. Прошу пачку табаку в обмен.

Постоял, спрятал сверток в карман длиннополого пальто и побрел.

Дальше улицы были совсем пустынны. Запомнилось: тумба, оклеенная афишами, шифоновые занавески, как белые руки, протянутые из проема окна, привалившийся к дому автобус с рекламой на крыше — огромной туфлей из папье-маше — и на стенах категорические заверения Геббельса в том, что русские не войдут в Берлин.

Теперь все чаще мертвые кварталы сплошных руин.

Дышалось еще тяжелее. Пыль и дым застилали нам путь. Здесь на каждом шагу подстерегала пуля. Шел ожесточенный бой уже в особом девятом секторе обороны Берлина — в правительственном квартале.

Нас вел присланный за нами боец Курков. Вместе с ним когда-то под Ржевом мы благополучно выскочили из немецкого мешка, горло которого затягивалось со страшной стремительностью.

О себе Курков обычно говорил: «Я на золоте вырос». Он любил рассказывать про свои дела на уральском прииске. Рассказывал, бахвалясь, как привезли на прииск новую машину и не то что-то испортилось, не то просто, чтобы запустить ее, понадобилось влезть на самую верхушку машины. «Кто вызовется? Ясно, Курков. Лезу — высоко, глядеть вниз противно. А внизу жинка стоит, в лице кровинки нет».

О жене Курков рассказывал, тоже бахвалясь, что чуть ли не пятнадцать лет ей было, когда замуж взял. Изображал все так, словно он гроза у себя в доме, а сам писал жене нежнейшие письма и покупал в военторге какие-то ленточки и открытки. «Жена, — рассказывал, — когда первую дочку носила, на улицу выходить стеснялась, очень молода была. А когда пришел час ей родить, за мою шею ухватилась — хрустит шея. Ну, думаю, выдержу, тебе хуже терпеть приходится».

У меня сохранились письма, которые Курков получал из дому, с Урала.

«Добрый вечер, веселая минута, здравствуй, мой дорогой муж Николай Петрович. Шлю я тебе свой сердечный привет и желаю всего хорошего в вашей жизни, а главное, в ваших боевых успехах. Коля, еще шлют тебе привет ваши милые дочери Таня и Люда».

Жена писала Куркову обстоятельно и просто. И в том, как она оберегала его от всех своих тягот и переживаний, видна была верная и добрая душа. Если и сообщит что-либо тяжелое, так и то уже миновавшее: «Коля, Люда у нас очень болела, а теперь опять бойкая». И ни стона, ни жалобы, ни просто вздоха. «Коля, мы время проводим быстро. Сначала дрова рубили, потом в огороде копали».

Письма заканчивались почти одинаково: «Пиши, Коля, чаще. Письма редко ходят. Когда письмо придет, и мы очень рады и благодарим вас за письмо. Коля, пока до свиданья, остаемся живы, здоровы, того и вам желаем. Целуем мы вас 99 раз, еще бы раз, да далеко от вас».

Курков участвовал в штурме имперской канцелярии, одним из первых ворвался в здание и был смертельно ранен эсэсовцем из личной охраны Гитлера. Это произошло, когда над рейхстагом уже был водружен красный флаг.

Последняя задача

«Оборонять столицу до последнего человека и последнего патрона, — говорилось в немецком приказе. — …Борьба за Берлин может решить исход войны». Приказ предписывал «драться на земле, в воздухе и под землей, с фанатизмом и фантазией, с применением всех средств введения противника в заблуждение, с военной хитростью, с коварством, с использованием заранее подготовленных, а также всевозможных подручных средств».

Баррикады, рвы, завалы, надолбы и ежи должны были остановить продвижение танков. Бетонированные сооружения и крупные здания превращены в опорные пункты, их окна — в бойницы. Неисправные танки, но с уцелевшей пушкой, а зачастую и неповрежденные, закапывали в землю, превращая их в сильные огневые точки.

«Необходимо максимально использовать преимущества, вытекающие из того, что борьба будет вестись на немецкой территории, а также то обстоятельство, что русские в массе своей, очевидно, будут испытывать боязнь перед незнакомыми им огромными массивами домов. Благодаря точным знаниям местности, использованию метрополитена и подземной канализационной сети, имеющихся линий связи, превосходных возможностей для ведения боя и маскировки в домах, превращению комплексов зданий — особенно железобетонных строений — в укрепленные опорные пункты обороняющийся становится неуязвим для любого противника».

* * *

«На штурм! К полной и окончательной победе, боевые товарищи!» — призывало воззвание Военного совета 1-го Белорусского фронта.

* * *

Огромный незнакомый город. Дым пожаров застилал его очертания, кварталы развалин придавали ему фантастический облик.

Без малого шесть лет тому назад отсюда началось преступное, невиданное по жестокости нашествие на Европу. Война вернулась сюда…

* * *

Убитый немецкий солдат. Быть может, он яростно, стойко сражался, все еще слепо преданный фюреру.

А может, и так: он был сыт по горло войной, но подчинялся обстоятельствам, воле тех, кто все еще распоряжался его жизнью для того лишь, чтобы бессмысленно жертвовать ею.

* * *

Река Шпрее.

Сколько раз в самые ненастные дни войны бойцы твердили: мы еще дойдем до Берлина, мы еще поглядим, что это за речка такая — Шпрее.

Свершилось.

Извилистая, с высокими берегами, Шпрее, как и другие реки, каналы, озера в городе, осложняла продвижение наступающих частей. Пороховая мгла, дым и пыль плотной завесой, причудливо подсвеченной отблесками пожаров, стояли над рекой. А там, за Шпрее — правительственный квартал, особый девятый сектор обороны, где шли тяжелые бои.

* * *

На щитах, указывающих направление движения, на танках, на снарядах, заряжающих пушки, и на стволах орудий — выведенная краской надпись: «На рейхстаг!» Он был у всех на уме в те дни в Берлине. Место заседаний высшего законодательного органа.

С ним связана одна из зловещих современных провокаций — поджог рейхстага в 1933 году.

Овладеть рейхстагом, водрузить на его куполе красное знамя — это значит оповестить мир о победе над фашизмом, над Гитлером.

29 апреля войска нашей 3-й ударной армии под командованием генерал-полковника Кузнецова подошли к Кенигсплац, на которую фасадом с шестью колоннами выходит серое здание рейхстага.

Внимание группы разведчиков обращено не на рейхстаг, а на продвижение частей к Вильгельмштрассе, к имперской канцелярии, находящейся в пятистах метрах от рейхстага. Перед разведчиками поставлена задача — последняя задача войны: захватить Гитлера.

Нельзя сказать, что нам тогда было доподлинно известно, что в убежище под рейхсканцелярией находится Гитлер со своим штабом. Сведения, которыми располагала разведка, были скудны, сбивчивы, нестойки и противоречивы. 23 апреля по берлинскому радио — я это слышала в Познани — было передано, что Гитлер в столице. В попавшем нам «Берлинском фронтовом листке» от 27 апреля тоже содержались указания на это. Довериться этим сообщениям мы, разумеется, не могли. Попадавшие в плен немецкие солдаты тоже не особенно доверяли им. Некоторые из этих солдат полагали, что Гитлер улетел в Баварию или еще куда-то, другие вообще были безразличны ко всему, в том числе и к вопросу о его местопребывании, — они были оглушены, измучены всем пережитым.