Читать книгу "Джонни и мертвецы - Терри Пратчетт"

— Да, но мы мертвы, — напомнил мистер Порокки.

— Теперь голосовать можно с восемнадцати лет, — сказал Джонни.

— Неудивительно, что в людях не осталось уважения, — проворчал Олдермен. — Говорил же я: стоит допустить женщин к голосованию, и пиши пропало…

Миссис Либерти гневно сверкнула на него глазами.

— От имени умерших голосовать нельзя, — вмешался Уильям Банни-Лист. — Это называется «персонация». Незаконная Выдача Себя За Другое Лицо. Я был кандидатом от Революционной Рабочей Партии Солидарности и знаю.

— Я никому не предлагаю воспользоваться моим голосом, — сказал Олдермен. — Я хочу воспользоваться им лично. Никакой закон этого не запрещает.

— Верно…

— Я пятьдесят с лишним лет верой и правдой служил этому городу, — продолжал Олдермен. — И не вижу, отчего бы мне не поучаствовать в голосовании. Оттого только, что я мертв? Демократия — вот главное.

— Народная демократия, — вставил Уильям Банни-Лист.

Воцарилось молчание.

— Ну… — сказал несчастный Джонни, — я погляжу, что можно сделать.

— Молодчина, — одобрил Олдермен. — И газету не худо бы доставлять каждый день.

— Нет. — Мистер Порокки покачал головой. — Так трудно переворачивать страницы…

— Но мы должны быть в курсе событий, — возразила миссис Либерти. — Как знать, что за нашей спиной замышляют живые!

— Я… что-нибудь придумаю, — сказал Джонни. — Получше газеты.

— Вот и отлично, — сказал Уильям Банни-Лист. — И сходи в мэрию и скажи там…

— Что мы не собираемся с этим мириться! — прогремел Олдермен.

— Ладно, — покорно согласился Джонни.

Мертвецы растаяли. Опять возникло ощущение перемещения, словно они отбыли в неведомый иной край.

— Ушли? — спросил Холодец.

— Нельзя сказать, чтоб они приходили, — заметил Ноу Йоу, ревностный поборник науки.

— Приходили и ушли, — подытожил Джонни.

— Блин, чудно все это, — поежился Бигмак. — И холод собачий…

— Ладно, потопали, — сказал Джонни. — Мне надо подумать. Они хотят, чтоб я остановил стройку.

— Как?

Джонни быстро зашагал к воротам.

— Ха! Это они свалили на меня.

— Мы поможем, — тут же сказал Ноу Йоу.

— Да? — спросил Холодец. — В смысле, Джонни-то в порядке, но… ну… это получается якшаться с нечистой силой. Твоя мать, если узнает, будет вне себя.

— Да, но если они говорят правду, значит, мы помогаем христианским душам, — возразил Ноу Йоу. — А раз так — ничего страшного. Это ведь христианские души, да?

— По-моему, на кладбище есть и еврейский участок, — сказал Джонни.

— Ну и что. Евреи все равно что христиане, — заявил Бигмак.

— Не совсем, — очень осторожно возразил Ноу Йоу. — Но вроде того.

— Да, но… — неуклюже начал Холодец. — Это… покойники и всякое такое… ну… он их видит, значит, это его проблема… то есть…

— Когда Бигмака судили, мы все пошли его поддержать, — напомнил Ноу Йоу.

— Ты сказал, что его повесят, — надулся Холодец. — И я, дурак, все утро рисовал плакат «Свободу сплинберийцу!»

— Это был политический процесс, — обиделся Бигмак.

— Ты угнал машину министра просвещения, пока он торжественно открывал школу! — возмутился Ноу Йоу.

— Я не угонял. Я бы покатался и вернул.

— Ты въехал на ней в стену. Ты бы не смог ее вернуть, даже если бы отскреб лопатой.

— А я виноват, что у него тормоза ни к черту? Я, между прочим, мог здорово покалечиться. Но, похоже, это никого не колышет. Ваш министр сам виноват — не фиг бросать где попало тачки с плевыми замками и гавкнутыми тормозами…

— Спорим, сам он тормоза не чинит.

— Значит, виновато общество…

— Все равно, — сказал Ноу Йоу, — мы в тот раз подставили тебе плечо, верно?

— Не шею же было вместо него подставлять, — буркнул Холодец.

— И все мы поддержали Холодца, когда он нажаловался в музыкальный магазин, что, если проигрывать записи Клиффа Ричардса задом наперед, слышны Откровения Господа…

— Ты же говорил, что тоже их слышал! — возмутился Холодец. — Сам говорил!

— Это когда ты объяснил мне, что к чему, — сказал Ноу Йоу. — А пока я не знал, что слышу, мне казалось, что кто-то скулит и подвывает: айип-аййиип-муээп-айииипп[1].

— Нельзя выпускать записи, которые так действуют на впечатлительных! — воинственно заявил Холодец.

— Я хочу сказать, — перебил Ноу Йоу, — что друзьям надо помогать, согласны? — Он повернулся к Джонни. — Вот что. Лично я думаю, что ты на грани нервного срыва, у тебя расстроена психосоматика, ты слышишь голоса и страдаешь бредовыми галлюцинациями, и тебя, наверное, надо бы засунуть в смирительную рубашку — знаешь, такую белую, с моднючими длинными рукавами — и посадить под замок. Но это не важно, потому что мы друзья.

— Я тронут, — сказал Джонни.

— Похоже, — согласился Холодец, — но нам по барабану, верно, парни?

Мамы дома не оказалось — ушла на вторую работу. Дед смотрел «Курьезы скрытой камерой».

— Дед!

— А?

— Уильям Банни-Лист был известный человек?

— Очень известный. Знаменитая личность, — не оглядываясь, ответил дед.

— А в энциклопедии я его не нашел.

— Очень известный человек был Уильям Банни-Лист. Ха-ха! Гляди, гляди, мужик с велосипеда свалился! Прямо в кусты!

Джонни взял том «Л — Мин» и на несколько минут затих. У деда было полно толстенных многотомных энциклопедий. Зачем они ему, никто толком не знал. Году, кажется, в пятидесятом дед сказал себе: «Ученье свет!» — и оптом закупил все эти пудовые тома. Он их так ни разу и не открыл, только смастерил для них шкаф. К книгам дед относился с суеверным почтением. Он считал, что, если в доме их довольно, атмосфера насыщается культурой и знаниями, как радиацией.

— А миссис Сильвия Либерти?

— Что за птица?

— Эта… как ее… суфражистка. Женщины на выборах и прочее.

— Никогда о такой не слыхал.

— Ни на «Либерти», ни на «Суфражистки» ее нет.

— Нет, никогда не слыхал про такую. Ого, смотри! Кошка ухнула в пруд!

— Ладно… а мистер Антонио Порокки?