Читать книгу "Бестолковая любовь - Ирина Лобановская"

— Да что угодно, — равнодушно обронил Николай. — У тебя все равно ситуация аховая. Извини, у меня тут матрешечные дела… Я тебе перезвоню позже.

Он не перезвонил, наверное, забыл, а вечером… Вечером в дверь позвонили. Сева открыл и замер. Черная коса и красная юбка…

— Катя… — прошептал он.

— Брат просил… — не поднимая глаз, сказала она свое привычное. — Вот этот пакет… Тебе передать… Ты не бойся, там ничего нет опасного. — Она неуверенно заглянула Севе в лицо. Глаза-костерки… — А он за ним зайдет. Дня через два.

Сева махнул рукой.

— Ты думаешь, я тебе совсем верить перестал? Это неправда! Просто… — Он замолчал.

— Я понимаю… — Катя вновь опустила карие бездонные глаза. — Тебе работать надо, стихи писать… А где твой брат? — И она зорко глянула в глубь квартиры.

— Уехал, — объяснил честный Сева. — А ты не зайдешь? Я тебе телевизор включу, на каждом канале — сериалы… Без конца про любовь… Чаю попьем… У меня конфеты где-то завалялись…

Он видел: Катя колеблется. И хочется ей остаться, ну хотя бы войти, но что-то мешает. И это «что-то» имеет непреодолимую силу закона.

— Нет… Пойду я… — Катя наконец созрела для ответа-решения. — Брат на днях зайдет. За пакетом. Не забудь!

И она пошла вниз по лестнице.

Сева грустно посмотрел ей вслед, взвесил на руке пакет — довольно легкий. Интересно, что там в нем? И закрыл дверь.

Пакет он бросил куда-то в угол передней и забыл о нем. Стихи творились сами собой, приходили, словно с осенним ветром, прилетающим из открытого окна и тихонько, нежно высвистывающим над ухом нечто джазовое.

Назавтра позвонил Николай. Услышал довольный, почти счастливый голос брата.

— Никак медведь в тайге сдох! Чего это ты такой обалдевший?

И Сева моментально выложил все о визите Кати. Только о пакете почему-то умолчал. Просто сказал, что заходила. Но в квартиру не вошла.

— «Как упоительны в России вечера…» — промурлыкал Николай с вкрадчивой интонацией следователя по особо важным делам. — А чего она хотела?

— Не знаю… — упавшим голосом отозвался Сева. — Не сказала…

— Врешь, знаешь! Севка, не темни! — Николай хорошо изучил своего домашнего поэта.

— Про брата говорила… Что зайдет…

— Чего?! — заорал Николай. — Я еду к тебе!

Он снова караулил Севу неделю, забросив свой матрешечный бизнес, но опять никто не явился. И немного успокоившийся Николай вновь уехал по матрешкиным делам.

— Ты лучше плети свои вирши! Про слезы и розы, — посоветовал он напоследок. — Давай стране угля!

Едва он выехал со двора, в дверь позвонили. Видно, поджидали его отъезда.

И перед Севиными глазами возник Катин «брат», тот самый, последний, большой и бородатый. Он зыркнул глазами по сторонам и спросил:

— Один?

Сева робко кивнул.

Цыган по-хозяйски шагнул в квартиру:

— Сохранил? Все в целости?

— Что — в целости? — не понял Сева.

«Брат» сомкнул кустистые брови в одну грозную артиллерийскую линию.

— Память у тебя отшибло? Могу напомнить! — И поднес здоровенный грязный кулак прямо к Севиному носу.

Сева вспыхнул:

— А вы что тут кулаками размахались? Что себе позволяете? Я слыхом о вас не слыхивал! Даже имени вашего не знаю!

— И не узнаешь, — хмыкнул цыган. — Тебе оно ни к чему! Гони пакет, что Катька оставила!

— А-а, пакет… Так бы сразу и сказали! Это не вопрос, — пробурчал Сева. — А то ходят тут, кулаками машут… Вон он валяется, ваш пакет драгоценный!

«Брат» глянул в угол передней, куда ткнул пальцем Сева, и обрадованно схватил пакет. И сразу запел другим тоном:

— Вот спасибо тебе, ласковый! Вот помог, выручил ты нас, человек хороший! Катерина тебе привет прислала, благодарила очень.

— А… как там она?.. — неуверенно спросил Сева.

— Скучает без тебя, тоскует, истомилась прямо, ласковый! — уверенно заявил цыган. — Ох, как она томится, драгоценный! — И он пристально всмотрелся в Севино лицо.

— Так… может, зайдет она?.. — робко выговорил Сева.

После Катиного первого ухода он ликовал недели две, радовался еще три, жил спокойно еще месяц… А потом… Потом опять сломался его мирно-творческий график жизни, и Сева сбился, растерялся, расстроился. Вечерами в квартире казалось пусто и неестественно тихо. Мешали книги, примолкший телевизор, нервно мигающий ноутбук… Сева сам себе мешал.

— Зайдет! — твердо сказал «брат». — А ты вот что… Ты еще подержи у себя другой пакет. Тебе несложно? За ним она и зайдет.

Сева машинально кивнул, опять бросил пакет в угол и сел ждать Катю.

Она пришла через неделю. За это плодотворное время — для поэтов таким всегда становится ожидание — Сева написал немало стихотворений.

Человек своему счастью кузнец.

Напридумали люди истин!

И когда же им, вечным, наступит конец?

От чего только мы не зависим!

От нелепых, нечаянно брошенных фраз,

От случайных, никем не предвиденных встреч…

Хоть бы раз, хоть бы раз, хоть один только раз

От своих мне зависеть и рук бы, и плеч!

А я все от чужих… Пусть от сильных, больших…

От улыбок и взглядов, звонков по ночам,

От чужой, непонятной, далекой души,

От обид, как всегда сгоряча, сгоряча…

И от черных котов, и от ветра и звезд,

И от просьбы чужой (не могу отказать!),

От нечаянных слов, от непрошеных слез…

Мы зависим от них. И без них нам нельзя.

А кузнец? Он кует. Кузнец песни поет.

Он один, для себя, независим и смел.

А у нас каждый день миллионы забот.

Мы зависим от стольких ненужных нам дел!

От усталости, радости, от суеты,

От непонятых чувств и от боли в предплечье,

От толпы и от снов, от дневной пустоты…

Мы зависим от мира. Что ты смог, человече?

Но я говорю: славься!

Славься, моя святая зависимость от людей

И их зависимость от меня!

Мы спаяны одной цепочкой.

Может быть, в ней скрыт величайший смысл истории?

Не знаю. Знаю только, что если бы я не зависел от тебя,

А ты — от меня,

То жизнь потеряла бы так много,

Что ее трудно стало бы даже назвать жизнью.

Сева неосмотрительно прочитал это стихотворение Николаю. Шаг чересчур опрометчивый.

Матрешкиных дел мастер презрительно фыркнул: — Во-первых, тягомотина. Сократи! Во-вторых, от кого это ты намылился зависеть? Уж не от этой ли своей ведьмачки с косой до пят? Если так, то ты дубина законченная. Это в-третьих.