Читать книгу "Частное расследование - Фридрих Незнанский"

— Ну, в общем-то никак. Вы сами ведь придумали — вот только что?

— С целью оттолкнуть вас, если только, — она перехватила его вспыхнувший взгляд и кивнула: — Конечно. Конечно, я тут же спросила ее: «Оленька, замуж? Когда?!»

— Ну и когда же?

— Через неделю после похорон. А вы женаты?

— Нет, — соврал я, не знаю почему.

— Пока все сходится.

Турецкий задумался.

— Как вы считаете, Марина, они еще придут к вам?

— Ольга — едва ли, а отец придет наверняка.

— Имеет смысл меня с ним познакомить?

— Пожалуй. Да это и принято так: знакомить родителей с женихом.

— Вы допускаете возможность своего самоубийства? — спросил Турецкий, пропуская ее шутку мимо ушей.

— Не допускаю. Но и не исключаю.

— И дочь зарежете?

— Ну нет! Скорее усыплю. Снотворным.

— Ужасно. Да как вы, мать, можете так спокойно говорить?!

— А как вы, мужчина, джентльмен, можете спрашивать подобное у женщины, у матери? Что вы так уставились на меня? Вы спросили — я ответила. «Зарежете?» — «Нет, усыплю». Что, съели?

— Однако пока, до моего знакомства с вашим отцом, вы, надеюсь, воздержитесь резать и усыплять?

— Да без сомненья! У меня же свадьба через неделю, Александр Борисович! Вы совсем забыли. А я-то помню!

Турецкий улыбнулся.

— Действительно. Ваш отец к вам является где попало или приходит только домой?

— Да. Домой. Ночью возникает в квартире.

— Внезапно?

— Внезапно, да. — Она запнулась. — Но я очень часто предчувствую. Вот вечер, например, и что-то вдруг внутри: сегодня! А ночью — мгновенно — как будто и не спала. И неспокойствие перед этим ужасное. И точно — дверь! Медленно-медленно…

— Входная дверь?

— Нет. Дверь комнаты, в которой мы с Настенькой спим.

— А как он попадает в прихожую?

— Вы это у него спросите. Сама-то я в прихожей не спала ни разу.

— Ловлю вас на слове. Марина, что бы вы сказали, если я подежурю у вас несколько ночей?

— Ночуйте на здоровье.

— С собакой можно?

— Места много.

— Спасибо. Есть еще нюанс. Тех, кто хочет вас убрать, не должно насторожить мое появление в вашей квартире. Нам нужно сейчас разработать правдоподобную легенду: кто я, что, почему и зачем.

— По-моему, это несложно.

— Несложно? Как вы объясните? Ну вот соседке, например?

— Любовник. Вас устроит?

— Да. Любовник нас вполне устроит, — усмехнулся Турецкий.

Они вышли из ресторана. Смеркалось.

— Когда вас ждать? — спросила Марина.

— Завтра, — он открыл дверцу машины. — Сутки не спал — отоспаться надо. Перед смертью-то. Рагдай! Вот свинья, первый залез. Извините, мэм, мисс, он плохо учился в собачьей школе.

Лихо развернувшись, Турецкий остановил машину прямо у подъезда Марины.

— До встречи! До двери проводить?

— Да нет, дойдем и сами.

— Я все же провожу.

Ничего необыкновенного не было ни в подъезде, ни у дверей квартиры — ни следов несанкционированных посещений, ни признаков скрытого наблюдения. Неясно почему, Турецкому вдруг пришла мысль, что ничего хорошего в этом нет. Он явно ждал зацепки — новой, откровенной. Зацепки не было.

Турецкий вышел из подъезда, сел в машину и поехал на работу.

7

Несмотря на довольно позднее время, Сергей все еще торчал в кабинете.

— Что, пашешь? — одобрительно кивнул, входя, Турецкий.

— Да вот бумаги привожу в порядок, Александр Борисович…

— Что нового по делу?

— Предсмертную записку Травина провел сквозь экспертизу.

— Наверно, подлинная, да?

— Да, конечно. А как вы догадались? — съязвил Сергей.

— А я догадлив от рожденья. Еще что?

— Больше ничего. Я ж говорю — бумаги приводил в порядок. А что у вас?

— Что у меня? Тут в двух словах не расскажешь. Такое все… Не хочешь ли пивка от Синебрюхова? В «Бармалей» тут заскочил. Жрать захотелось после похорон — беда! Шесть банок взял вот. А?

— Конечно. С удовольствием. А может быть, ко мне махнем, а, Александр Борисович? Я на работе не люблю — ну просто в горло не идет. Ей-богу. В субботу взяли водочки с Мишуткой — и не смогли. Не пошла.

— Ну прихвати ее с собой: глядишь, пойдет.

Дежурный на проходной проводил завистливым взглядом прозрачный пакет в руках Сережи с шестью банками пива и едва початой литровой «Смирновской».

— А я, — разлагольствовал на ходу Турецкий, — знал одного прокурора, который не то что на работе мог заложить, это-то запросто, на суде, во время обвинительной речи. Понимаешь, ставил, собака такая, графин прямо напротив себя. И выступал, мерзавец, прихлебывая. Требую, значит, со всей строгостью законности, понимаешь, смертной казни, ну и так далее.

Выйдя на улицу, Турецкий свистнул, подзывая Рагдая. Турецкий знал, что, только если он будет сейчас хорохориться, балагурить, нести ахинею, только в этом случае он не свалится с ног от усталости. Тогда откроется второе дыхание и, может быть, удастся зацепиться хоть за что-то в этой довольно странной истории с чередою не связанных как бы друг с другом смертей, но вместе с тем такой последовательной цепью смертей в одной простецкой, в сущности, семье.

— Ну вот. И этот прокурор, добавлю, любил ужасно ордеры на обыск нам подписывать. «Ищи-ищи, давай, ты не манкируй. Глядишь, найдешь чего— вези на экспертизу: попробуем тут, что уж…»

Машина тронулась.

— С чего начнем? — спросил Сергей, пропуская Турецкого в квартиру впереди себя.

— Начнем сначала, как обычно.

— Я музычку поставлю, вы не против?

— Наоборот, я — за.

— Я понял вас. — Сергей поставил музыку, причем довольно громко, а затем вдобавок включил еще воду на кухне, в ванной. Не сильно так, шумела чтоб. Сергей знал, что Турецкий очень не любил серьезных разговоров на фоне тишины: легко подслушать на большой дистанции. Ведь луч инфракрасного лазера, совершенно невидимый глазом, запросто наводится на окна квартиры и считывает колебания стекла. Стекло дрожит от речи, как мембрана. Единственный тут способ — весь разговор топить в шумах. Да и выпивка сама была только предлогом, чтоб не беседовать на службе. Турецкий говорил ему, что были случаи утечки информации — довольно странные, — раз пять-шесть за последний год.