Читать книгу "На границе чумы - Лариса Петровичева"

Бережливость считалась в Аальхарне одним из основных достоинств, но в этом благом деле Луш переплюнул всех, считая, что незачем особенно заботиться о грешном теле, когда есть душа, требующая постоянного труда, и гораздо лучше почитать Послание Заступника или отправиться в храм на всенощную молитву, чем лишний раз сходить в баню.

Кое-кто из министров не обинуясь заявлял, что владыка сидит на беломраморном троне голым седалищем; совершенно точно было известно, что серебряные пуговицы со старого камзола он собственноручно перешивает на новый – чтоб подлецы портные не украли и не переплавили, утаив дорогой металл. Однако, несмотря на всю свою набожность, государь не чурался ни женского пола, ни довольно крепких спиртных напитков; впрочем, наливки он гнал сам, а фавориткам не делал никаких подарков – и это вполне соответствовало его доктрине бережливости.

«Если сам дурак, то и все люди у него дураки», – хмуро подумал Шани, следуя по длинной беломраморной лестнице за караулом в зал заседаний Государственного совета. Несмотря на довольно раннее время, дворец уже жил своей обычной, весьма насыщенной жизнью. Прислуга наводила глянец на мебель, старательно натирала воском паркет, караульные в алых парадных камзолах стояли у дверей и пучили глаза на проходящих, и откуда-то издалека, с дворцовой кухни, доносился крепкий запах бобовой похлебки: государь соблюдал пост.

Хотя утро было довольно прохладным, зал заседаний даже не удосужились натопить, в нем было знобко и сыро. Шани сел на свое обычное место, поплотнее завернувшись в плащ на меху, и подумал, что бережливость, конечно, добродетель, но всему же есть предел! Не зашвырнуть в камин пару-тройку поленьев! Нет, зимой его сюда не заманят: Шани отлично знал, как в Аальхарне лечат воспаление легких – с помощью горячего отвара жгучего чепельника, который через тонкую трубочку заливался в глубины носа, – и меньше всего желал подвергаться подобному лечению. Из коридора раздался хриплый кашель и старческое бормотание – это шел, едва шаркая ногами, прославленный аальхарнский генерал Буда, министр обороны, который если и ходил в бой, то только на учениях: войн в Аальхарне не было уже сто пятьдесят лет. Хотя на пару с соседним Амье великие державы любили показушно побряцать оружием на маневрах, демонстрируя невиданную мощь и столь же невероятное количество золотых финтифлюшек на саблях и мундирах офицеров, все прекрасно понимали, что худой мир лучше доброй ссоры, и дальше учений дело никогда не заходило. Сейчас рассядется и начнет рассказывать о том, как лет двадцать назад у него воскрес умерший денщик, едва только почуяв запах знаменитой муцуйской наливки.

– …и вот так я в очередной раз прошел через Байкинский перевал босиком, – толковал кому-то генерал. Наверняка министру финансов Бойше, который, должно быть, единственный радуется тому, что государь экономен, а казна не пуста. Что ж, хоть шеф-инквизитору и положено по чину быть добрым со всеми, выражая доброту Небесного Заступника на земле грешной, но терпеть двух этих старых маразматиков, право, выше его сил, тем более сегодня.

– Не подходите ко мне, – предупредил Шани Буду и Бойше, едва они только возникли на пороге и вознамерились получить его благословение. – Я болен, вам лучше поостеречься.

– Ох, Заступник, – покачал головой министр финансов. – Что с вами?

– Простудился, – коротко ответил Шани и сунул нос в воротник плаща, став похожим на темную нахохлившуюся птицу.

Генерал принялся рассказывать о том, как еще в молодости он сразу вылечил застарелый бронхит и воспаление простаты тем, что выпил залпом ведро горячей воды. «Тогда тебе, наверно, мозги и смыло», – с какой-то язвительной брезгливостью подумал Шани и не стал слушать дальше.

Государь пришел в сопровождении незнакомки в темно-синем платье. Шани скользнул по ней взглядом – не рыжая, ну и хорошо. Каштановые волосы подняты в сложную высокую прическу, острый взгляд серо-зеленых глаз, легкая улыбка на пухлых губах – наверняка очередная фаворитка; впрочем, раньше государь не имел привычки вынимать баб из постели и тащить их на официальные собрания. А ведь где-то он ее уже встречал, он определенно уже видел это лицо… Незнакомка одарила всех присутствующих легкой вежливой улыбкой и села на стул, любезно подставленный государем. Вдвоем они составляли довольно комичную пару: изящная девушка, казалось, воплощала в себе всю прелестную свежесть юности, а государь, хоть и не глубокий старик, рядом с ней выглядел кривоногим похотливым сатиром из земных мифов.

– Господа, рад приветствовать вас на заседании совета, – судя по сиплому голосу и мешкам под глазами, Луш провел ночь отнюдь не в молитвах, а, по меньшей мере, с кувшином собственноручно изготовленной наливки. – Я не задержу вас надолго, вопрос, который мы рассмотрим сегодня, касается духовной жизни государства.

Маразматики важно закряхтели. Бойше нахмурился, прекрасно понимая, что духовная жизнь государства потребует колоссальных затрат. Шани сел поудобнее и приготовился слушать: вопросы культуры в Аальхарне напрямую касались его ведомства. Культура всегда соседствует с вольнодумством и ересями – так заявил еще покойный государь, расширяя полномочия инквизиции вплоть до осуществления гражданской цензуры.

– Всем вам прекрасно известно, господа, что истинная вера требует воодушевления, полной отдачи и… кхм… так сказать, места приложения.

Собравшиеся согласно покивали. Да, требует, и именно этого. Буда, которому до культуры было ровно столько же дела, сколько полярным белым медоедам до знойных южных пустынь, только глазами хлопал, не понимая, зачем его-то сюда вызвали.

– Посему, господа, я, своей высшей волей и властью помазанника Небесного на земле, принял решение о строительстве собора во имя Превеличайшего Владыки всех небес и тверди, Заступника нашего.

Воцарилась небольшая пауза – заседающие переваривали полученную информацию. Наверняка думали о том, что проныра и хитрец Торн сумел обработать государя и выбить деньги для своего ведомства, которые всенепременно разворует при строительстве. Генерал, например, так и делал. Получив однажды из казны средства для нового корпуса военной академии, он, не мудрствуя лукаво, пустил их на постройку собственного особняка, а когда Луш осведомился о том, где же, собственно, корпус и почему молодые академиты вместо занятий таскаются по улицам, побираясь Заступника ради и жалуясь на холод и голод, то Буда вытянулся во фрунт, вытаращил глаза и рявкнул: «Сир, она сгорела! Три дня до сдачи – сгорела!»

Заступник дал, Заступник и взял, как говорится. Все вернулось на круги своя, Буда въехал в новый роскошный дом, а голодающие академиты так и продолжали побираться. В конце концов Шани не вытерпел и по собственному почину велел им питаться в столовой инквизиции – ему просто стало жаль этих отощавших и оборванных ребят, смотревших на него глазами мучеников с икон.

– Казна пуста, сир, – голосом театрального трагика в кульминации драмы произнес Бойше.

– Что значит «пуста»?! – взвился Луш. – Немедля объяснитесь!

Некоторое время он бушевал и метал громы и молнии, рассказывая о государственной и личной бережливости, о том, что это первое масштабное строительство за многие годы, и, в конце концов, он не приказывал что-либо финансировать из казны и лично перепроверит все документы. Бойше внимал ему с видом непонятой добродетели и, когда Луш сделал паузу, чтобы прочистить горло, промолвил: