Читать книгу "Любить не обязательно - Ирен Беллоу"

— Все произошло под влиянием момента. Вы подарили мне нечто неизмеримо важное и значимое для нас обоих.

— Да, Адам, все произошло под влиянием момента, но не совсем так, как вам хочется представить. Может, в самом начале нас и впрямь толкнула друг к другу благодарность, но финал оказался иным. — Жюли проглотила непрошеные слезы. — В финале двое наслаждались ласками друг друга, хотя сердца их принадлежат другим людям.

Пристыженный бескомпромиссной честностью Жюли, Адам снял ладони с ее плеч.

— Слова тут не помогут, верно?

Не помогут, подумала Жюли. Однако внутренний голос нашептывал ей нечто противоположное. Она метнулась к двери.

Адам потянулся удержать ее, но воспоминания и чувство вины удержали его руку. С отчаянием он смотрел ей вслед.

4

Измученная Жюли смотрела на умирающую, страдая от собственного бессилия. Дитя, на рождение которого ушли все силы женщины, появилось на свет мертвым. Врачи ничем не могли помочь ни ребенку, ни матери. Оставалось только ждать.

Дыхание молодой женщины становилось все более прерывистым. И вот с губ сорвался последний, еле слышный вздох. Но Жюли все сидела у кровати, поглаживая стиснутые пальцы роженицы.

Наконец она отрешенно поднялась с места. На пороге стоял Ференц Батьяни, не сводя с нее глаз. Забыв о собственной усталости, Жюли увидела лишь одно: под глазами доктора пролегли темные тени, а морщины, прочерченные жизнью на мужественном, красивом лице, заметно углубились.

— Вам надо отдохнуть. — Жюли шагнула к своему кумиру, борясь с желанием дотронуться до его руки, поделиться силой. — Вы уже двое суток на ногах.

— А вы — нет? Спасибо, что посидели с ней. — Ференц коснулся ее плеча. — С вами все в порядке?

Жюли с трудом кивнула.

— Я пойду домой.

Оказавшись в коридоре, она опрометью бросилась в комнату медсестер и, едва притворив за собою дверь, дала волю слезам. Чепец сбился на сторону, рыдания сотрясали тело.

Жюли не услышала, как открылась дверь, не услышала и звука шагов. Только когда кто-то опустился на жесткую кушетку рядом с нею, она резко подняла голову.

Ференц обнял ее за плечи. Жюли была такой же миниатюрной и хрупкой, как его жена. Но врач знал: под утонченной одухотворенностью скрывается неиссякаемый источник силы, стойкости и сострадательного участия.

— Смерть пациента — всегда горе, — тихо проговорил он. — К этому не привыкают. Но, если мы хотим делать то, что мы делаем, нужно справляться и с этим.

— Она была так молода! — всхлипывала Жюли. — И так хотела жить!

За долгое время работы в клинике Ференц насмотрелся всякого. Воспоминания воскресали в самый неподходящий момент, — так ноет старая рана при перемене погоды.

— Умирают не только старики, Жюли. Молодые тоже уходят — и надо с этим смириться. — Врач обхватил ладонями залитое слезами лицо и развернул к себе. — Никому не ведомо, когда пробьет его час.

— Вы так мудры… — Плечи Жюли беспомощно поникли. — И так добры и великодушны…

— Не нужно меня идеализировать. — Ференц грустно улыбнулся и покачал головой.

— О да! Вы мудры и добры! — Усталость и нервное потрясение брали свое: чувство, погребенное в тайниках сердца, впервые облеклось в слова: — И я люблю вас…

Не договорив, Жюли задохнулась от ужаса, глаза ее расширились. Что такое она сказала? В чем призналась?

— Ох, Жюли… — Душу Ференца переполняла нежность к юной, чистой девушке, что годилась ему в дочери. Он ласково погладил темные волосы. — Вы меня не любите, дитя мое. Вы видите во мне героя, каковым я вовсе не являюсь, и вообразили, что влюблены в этого несуществующего героя.

Потрясенная словами Ференца не меньше, чем собственным опрометчивым признанием, Жюли оттолкнула протянутую руку.

— Я не ребенок!

— Жюли…

— Вы думаете, меня можно гладить по головке, как трехлетнего малыша! — Она выпрямилась, призвав на помощь всю свою гордость. — Я — взрослая женщина, которая знает, чего хочет. — Жюли не пыталась сдержать гнев, зная, что это — превосходный щит, а также и оружие.

Слишком поздно осознав, что слова утешения прозвучали насмешкой, Ференц наклонился к девушке, не зная, что сказать.

Жюли стремительно вскочила. Нет, жалости она не вынесет! Глупая, сентиментальная девчонка! По щекам текли слезы, но юная княжна их не замечала.

— Пожалуйста, не надо ничего говорить. — Жюли набрала в грудь побольше воздуху, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Умоляю, забудьте мое глупое признание!

Ференц кивнул, остро ощущая свою беспомощность. Он чувствовал, что обидел Жюли до глубины души, и при этом знал, что любой его жест, любое слово только ухудшат положение.

Решительно вздернув подбородок, Жюли подошла к шкафчику. Точными, выверенными движениями надела мантилью и шляпку, затем натянула перчатки, — точно облекаясь в броню. Когда она снова обернулась, глаза ее были сухи.

— Почему бы вам не взять небольшой отпуск? — от чистого сердца предложил Ференц. — Вы слишком много работали.

Жюли не отвела взгляда: благодарение небу, в глазах доктора Батьяни не было жалости!

— Я приду завтра, в обычное время.

Ференц кивнул в знак согласия и восхищения. Жюли справится, думал он. Она может споткнуться, но не упадет.

Жюли заметила Адама в глубине садовой аллеи: юноша шел ей навстречу, зажав трость под мышкой. Шагал он медленно, но вполне уверенно.

— Да вы совсем как новенький! — пошутила Жюли, едва пациент поравнялся с ней.

Бок о бок они двинулись вверх по лестнице. Как всегда, Жюли автоматически подлаживалась к его темпу.

— Ференц пригрозил, что скоро выставит меня из клиники.

— Знаю.

Жюли закусила губу. Она вспомнила тот день, когда впервые подумала об отъезде Адама и испугалась, что вместе с ним исчезнет последняя связь, соединяющая ее с Ференцем. А теперь она, скорее всего, уедет еще раньше Адама Батьяни.

Она сама все погубила. Если бы не постыдное признание, все осталось бы по-прежнему. Впрочем, Жюли лгала себе. Ситуация все равно когда-нибудь стала бы невыносимой, и ей пришлось бы оставить клинику. Лучше раньше, чем позже.

— Мне давно пора уехать.

Слова Адама прозвучали эхом мыслей Жюли, разогнали ее задумчивость, словно резкий удар бича. Фраза прозвучала чересчур зловеще, и Жюли не удержалась от вопросов:

— Уехать? Но куда? Зачем?

— У меня есть цель. Важное, не терпящее отлагательства дело.

Глаза Адама потемнели до оттенка ружейной стали. У Жюли подкосились ноги: она не могла отделаться от странного подозрения, что ярость и ненависть в его взгляде имеют к ней самое прямое отношение.