Читать книгу "Книга с множеством окон и дверей - Игорь Клех"

Между тем, действительно, опять в юбилейный год было издано почти 12 млн. экз. пушкинских книг; в срок, к дате, завершено издание первого академического полного собрания сочинений поэта в 16 тт. и 20 книгах; также заявлен был акад. Виноградовым и опубликован проект беспрецедентного издания — словаря языка Пушкина.

В целом празднование 49 года отличалось, помимо чрезвычайной помпезности, удушающе казенным, бюрократическим характером.

Организован был своего рода «пушкинский» рейд — нечто вроде агитпоезда — на самом высоком государственном уровне. Специальный ж/д состав с академиками, писателями, гостями из-за рубежа отправился из Москвы в Ленинград, где в бывшем Царском Селе в помещениях бывшего Александровского дворца состоялось торжественное открытие Всесоюзного Пушкинского музея. Снаружи — митинги, внутри — юбилейные заседания. Затем поезд проследовал в Псков на торжественное юбилейное заседание в облдрамтеатре. Завершилось все гигантским митингом в восстановленной после войны усадьбе в селе Михайловском — 100 тысяч человек сошлось и съехалось на него отовсюду по проселочным дорогам.

Открывая митинг, председательствующий Тихонов заявил:

«Самодержавие хотело сделать это место самым глухим, самым незаметным, самым неизвестным. Это место сегодня видно всему миру».

После чего, пользуясь случаем, провозгласил горячую здравицу товарищу Сталину, на протяжении всей поездки единогласно избиравшемуся вместе с Политбюро ЦК в почетный президиум всех торжественных заседаний.

На следующий год, бог весть с какой целью, памятник Пушкину перенесли через улицу Горького и развернули лицом к тому месту, где он стоял прежде, и спиной к снесенному в 37-м юбилейном году Страстному монастырю. Площадь переименовали в Пушкинскую еще ранее.

Кое-какой свет на перенос памятника проливают стишки в «Крокодиле»:

«Да, изменяется Москва,

И переездом я доволен.

Такая площадь — благодать,

Есть разгуляться где на воле,

Как говорят, чего же боле,

Что я могу еще сказать?

Лишь то, что за заботу эту

Я благодарен Моссовету».

Следующим перенесут вскоре памятник Гоголю. Его вообще спрячут, поставив вместо него статую какого-то чиновника…

1987

Этот юбилей прошел самым незамеченным. Потому что страна жила настоящим временем и шла на всплеск, отряхивалась от морока власти одряхлевших геронтов. Года не прошло после Чернобыля. Прокатилась по стране антиалкогольная кампания, начали расти тиражи журналов. Первые крупные капли «гласности» с шипением всасывались пересохшей почвой. Площадка у памятника Пушкину в Москве становится с этого времени излюбленным местом проведения политических митингов и акций. Особенной карикатурностью отмечен случай, уже в середине 90-х, когда у памятника сошлось сразу два митинга, и «коммунисты» загнали снежками «демократов» на балкон кинотеатра «Россия», переименованного в «Пушкинский». Неузнаваемо и не менее карикатурно — почти сюрреально — меняется сам облик площади.

С юбилеем 87-го года связан выпуск беспрецедентного подписного издания сочинений Пушкина в трех томах тиражом почти 11 млн. экз. (!). В периодике филологами, писателями и официальными лицами было, как всегда, опубликовано большое количество статей, посвященных Пушкину.

И вот что интересно: на фоне нарастающего и всеобъемлющего идейного кризиса интеллигенцией предлагается народу нечто вроде «пушкиноверия» — полуязыческого, полумессианского культа русского национального поэта (отношение, идущее от Гоголя и эпохи романтизма XIX века), на фоне колеблющихся и рушащихся авторитетов вчерашнего дня делается попытка утвердить догмат о «непогрешимости» Пушкина и опять поставить таким образом читателя «на колени». Старые и небескорыстные игры, хотя культ Пушкина, положа руку на сердце, не худший из культов. Один из образцов такого отношения — слова известного поэта в журнале «Новый мир» о посещении им могилы Пушкина: «Мне было трудно, почти невозможно представить, что здесь лежит Пушкин. Как, здесь покоится его прах? Куда естественней было думать, что он — божество, воскресшее после смерти, взятое на небеса. Он растворен в воздухе, которым мы дышим. Он в хлебе, который мы едим, в вине, которое пьем. Разве его стихи стоят у нас на полке? Нет, они всегда с нами, растворены в пашей крови».

Приблизительно в таком тоне выдержаны и другие статьи января-февраля 1987.

1999

Неузнаваемо переменившаяся внешне, измочаленная командами «реформаторов» Россия, находясь на пороге новой стабилизации (или, если угодно, «застоя») опять призывает Пушкина «сослужить государеву службу». Издается президентский указ об установлении Пушкинского дня России, за полгода до юбилея под председательством премьер-министра проводится заседание государственной комиссии по подготовке и проведению празднеств, на котором утверждаются сводный план мероприятий, юбилейная символика и пр. в том же духе. У государства свои виды.

Люди также устроены таким образом, что должны сами себе кое о чем напоминать. Пушкин, задаваясь вопросом, почему мы любим чужую славу, сам отвечал: оттого, что в ее состав входит и наш голос.

И все же лучшими юбилеями Пушкина представляются два прижизненных и непроизвольных, не замеченных его современниками.

В 1824 году артиллерийский прапорщик Григоров, нечаянно узнав в проезжем, вышедшем из коляски спросить дорогу, поэта Александра Сергеевича Пушкина, приказал произвести в его честь пушечный салют из двух вверенных ему орудий. Сбежался гарнизон, командование — юный прапорщик пошел под арест (и, кстати, закончил свой век монахом в Оптиной пустыни).

Во втором случае тридцатилетнего Пушкина чествовали грузины в Ортачальских садах на берегу Куры, в застолье, так как это умеют — или умели — делать только на Кавказе. Было это в Тифлисе в конце мая 1829 года.

И надо ли говорить о том единственно правильном празднике, который Пушкину необходим не меньше, чем большинству из нас, — когда мы обращаемся к нему (как и он к нам) за душевной помощью, открывая любой том его сочинений. И тогда поэт (или иначе — его гений) воскресает и оживает в душе читателя, сообщая ей бодрость духа как в прижизненных, так и посмертных испытаниях.

Нынешний юбилей отделяет нас от Пушкина уже двумя веками — мы не являемся больше не только современниками, но и историческими соседями. Пушкин теперь не позади и не впереди нас (как мнилось Гоголю), а возможно — над. Там где Шекспир и некоторые другие (с которыми загадочным образом связаны наши приливы, отливы, неурожаи и пр.). Мы знаем давно, как и чем все закончилось у него. Он наблюдает теперь: чем все закончится у нас?

Потому еще, что, по-прежнему, несмотря ни на что, мы остаемся его соотечественниками. И потому, что он — тот, кому уже удалось однажды расколдовать нас в слове для самих себя.

КАМНИ И ДРОВА

1. Эпоха дров