Читать книгу "Кот - Сергей Буртяк"

Глава пятая. ЕГОР И ЕГО ОДИНОЧЕСТВО

Егор снял квартиру в небоскребе на Ярославском шоссе у двоюродной тетки, которая бросила на хрен Москву и свалила в село доживать; перевез краски, бумагу, холсты, мольберт, этюдники, комп, видик и телевизор, книги, всякие мелочи (старший-старший дал со скрипом «Слоненка» из заводского автопарка), взял с собой минимум шмоток, дискофон — все остальное там было: ви-фон, посуда, белье, — у Егора своего ничего больше не было.

Нет, ну, кот, конечно. Хотя какое это имущество, расходы одни! Да еще и орет — личность. Егор хотел было его кастрировать — пятый этаж все-таки, на улицу не больно побегаешь, — а потом передумал: во-первых, лень к ветеринару везти, а во-вторых… что-то было во-вторых непонятное. В общем, остался кошак при своих. А Егор уже купил ему «Девять жизней», еду для кастрированных… Но выбрасывать не стал. А кот так кайфонул, что не только «Вискас» и «Кит-о-кэт», но и «Ройял Фуд» не признал. Вообще он рыбу любил и молоко. Но из фирменных блюд — только «Девять жизней», и все. Странный. Егор расслабился и подчинился. Значит, так надо. К тому же нравилось ему название этой еды. Егор, конечно, не очень верил в мистические бредни про девять кошачьих жизней, но, с другой стороны, дыма без огня не бывает, и, раз с древности такое болтают, значит, основания для этого есть. Иногда он кота подкалывал: ну что, мохнатый, сколько жизней съел? Кот удивленно смотрел на хозяина желтыми глазами и молчал.

Звали кота Шарль. Егор назвал его когда-то в честь великого сочинителя «Кота в сапогах» — и назвал по двум разным причинам. Во-первых, потому что сам иллюстрировал Шарля Перро, а во-вторых (и, кажется, в-главных), потому что поначалу котик повадился было писать в обувь, что стояла в прихожей. Какая тут — спрЄсите — связь? Прямая.

Когда зашел разговор про имя, Мельников-старший предложил назвать его «Кот-Который-Ссыт-В-Сапоги», а если короче — «Кот-В-Сапоги». Но имя все равно казалось длинноватым, и тогда Егор сказал: «Шарль». Котик немедленно отреагировал. Вопрос был решен. Правда, отец считал имя неподходящим и звал кота Шурой, в честь великого русского поэта.

Выглядел Шарль вполне сказочно: шерсть на лапах была темнее — так-то он был дымчато-серый с желтыми глазами, — а лапы и правда как в сапогах. Неизвестно, сколько ему там жизней было отмерено, но вел он себя, как бессмертный: нагло и независимо.

На новом месте оказалось тоскливо. Конечно, Егор мог остаться в отцовской квартире, куда, по завещанию, быстро переехал из Люберец от тещи старший-старший со своим кодлом и лживой жизнью, чтобы быть ближе к «Мельнице». Собственно, старший Егора и не гнал, а кое-кто даже очень хотел, чтобы он там остался… Но Егор решил все-таки съехать и быть себе хозяином. Ну их, пусть сами. Деньги завелись кое-какие — небольшая доля от «Мельницы», да еще и работа, — можно и самому. А на работу приятель устроил. Нормальная работа. В информационно-аналитическом агентстве крупной компьютерной фирмы, то есть, по сути, в рекламном отделе.

Взяли Егора художником на корпоративную компьютерную графику, но как-то само получилось, что на нем оказались креатив, аналитика и маркетинг, а в основном программирование. Несколько раз Егор пытался напомнить о своем художественном образовании. От него удивленно отмахивались: тебе кто-то рисовать не дает? — да на здоровье; правда, нам ты нужен как… кто-то другой. Вот он и старался оставаться этим кем-то другим.

Скоро ему почти понравилось. Иногда он с легкостью находил решения проблем, над которыми профессиональные программисты бились неделями. В массе коллеги не очень любили Егора и завидовали ему, хотя он совсем не кичился случайным талантом и никогда не выставлял себя напоказ.

Некоторое время спустя агентство стало зарабатывать на Егоре приличные деньги, сдавая его внаем клиентам. Те его уважали и не раз хвалили на встречах с руководством. В свободное время Егор мог заниматься программированием для себя и придумал одну игру, которую потом дома дополнил и усовершенствовал. Особенно нравилось ему конструировать образ героя.

Первое время он не хотел идти дальше арматуры, скелета, трехмерной схемы, его Кот был похож на робота, сделанного из тонкой виртуально-дюралевой проволоки. Но программа настойчиво требовала тела и красок; Егор подчинился и довел образ до совершенства. И в окончательном виде Кот ему больше понравился: этакая наглая мультяшная морда.

Впоследствии Егор сыграл в эту игру, и она перевернула всю его жизнь. Но это случилось много позднее. А тогда он просто работал и пытался отвлечься от тоскливых мыслей.

Зима прошла кое-как: работа, компьютерные программы, тусовки, пиво с чипсами, приятели всякие, девчонки симпатичные и неломкие. Или, наоборот, ломкие. Смотря что иметь в виду. Если время стойкости от нет до да, то скорее ломкие, хрупкие даже — сломать можно быстро и на меленькие кусочки с таким легким возбуждающим хрустом, как чипсы. Правда, в руках Егора они почему-то ломались реже, чем у других, даже делались особенно крепкими, почти черствыми.

В общем, ничего особенного не происходило. Хотя нет, именно зимой он впервые увидел Принцессу. В январе. В клубе. Ночном, в смысле. Был такой клуб «Мальчик-с-пальчик», Егор туда частенько наведывался. И правильно, как выяснилось.

Девушка была одета во что-то неформально-простое. И еще она танцевала. Классно танцевала, легко и красиво. «Надо будет трахнуть», — лживо подумал Егор. И еще: «Хорошо, что затарился шмотками». А он действительно успел: одежды накупил стильной и дорогой. Правда, если честно, одежда эта решительности ему не прибавила.

Потом Егор еще несколько раз видел Принцессу, но познакомиться так и не смог. Даже когда встретил на Тверской одну. Постеснялся. А она свернула во двор, и все. Такая фифа. В белой шубке, тонкой, простой, похоже, из патагонской лисицы, то есть дорогой обалденно. Егор успел только заметить подъезд. Может, в гости шла, а может, живет. «Но познакомиться надо бы. Хорошая…» — думал он вяло, спускаясь в метро.

Прошло несколько дней. Егора колбасило с нечеловеческой силой и плющило, как вакуум-прессом. Он думал о Принцессе, о Саше, о маячке ее коротко стриженной головы и синих лучиках глаз. Как только Егор не фантазировал себе их общение. Не стоит рассказывать, а то может создаться впечатление, что Егорий наш просто дуркЄ.

Однажды не выдержал он и пошел на Тверскую. Ждать. В первый день не дождался любимой своей. Подходил к нему, правда, один негр, хотел снять его на ночь, но Егор отказался. Вполне толерантно.

Приперся туда же на следующий день. Стоял с утра до вечера, как дурак. Продрог. Только стемнело, смотрит — она. Идет. Одна.

Шагнул к ней, заговорить собирался. Ну, там, познакомиться, то-се. А она вдруг — руку из кармана, а в пальчиках монетка, пятак. Сует и улыбается коротко-вежливо, по-европейски, прохладно, — ты, дескать, никто, клошар, но тоже человек, ну и вот тебе пятачок на хлеб. Из любви к человечеству. Приняла за уличного стрелялу, сунула в руку пятерку и дальше пошла, и не увидела его синевой своей, и тут же забыла!

Егор просто озверел (мысленно), хотел догнать, сорвать шубку белоснежную и отыметь прямо в лифте (Принцессу, не шубку) или на лестничной клетке, а она бы стонала и впивалась в его спину маленькими ухоженными коготочками и просила: еще, еще, еще… (не клетка, Принцесса), а потом дернулась бы несколько раз судорожно в его сильных руках и притихла, блаженно и горячо дыша ему в ухо… А он бы…