Читать книгу "Вперед и с песней - Марина Серова"

Но при этом я хорошо помнила, что где-то рядом, за стеной, в пробирочках таились и невидимые «чудища» — все эти палочки чумы, холеры и прочие «прелести жизни», и потому угощаться яствами с «волшебного столика» все же не рискнула.

Еще раз оглядевшись вокруг, я вдруг вспомнила рассказ Адама Егоровича: как, и такую роскошь должны будут скоро засыпать землей? Поистине непостижимо.

Но, с другой стороны, мне-то какое до этого дело?

Мне нужно найти похитителя пробирок, который сегодня утром сбежал с ужасным грузом из своего искусственного рая, скрылся в неизвестном направлении.

— Самое печальное, что Валечка не вернулся, — тяжело вздохнул Адам Егорович. — А я в глубине души так на это надеялся, так надеялся… И теперь я просто снова поражен в самое сердце.

— Не надо опускать руки раньше времени, — сказала я строго, видя, что Адам Егорович начал снова безжизненно закатывать глаза к потолку. — Давайте перейдем к делу. Существует ли у вас какая-нибудь собственная версия по поводу того, почему исчез Лепесточкин? Пусть даже совсем условная?

— Я так думаю — женщина, — потирая виски и морщась от головной боли, пробормотал Адам Егорович. — Но предупреждаю — это не больше чем просто мое личное предположение. И виной всему — опять-таки мое возмутительное попустительство.

— Ну, я думаю, вы тут ни при чем…

— Нет, при чем, еще как при чем, — быстро закивал головой Адам Егорович. — Я совершенно не придал значения, когда Валентин рассказал мне, что подружился с какой-то дурочкой из здешней больницы — тут некоторых, наверное, самых неопасных пациентов выпускают погулять.

Так вот, некая Лилия… Или нет — это моя соседка звалась Лилией. Но я точно помню, что он тоже называл какое-то цветочное имя — Роза или Лилия, Розалия, Ромашка… Нет, Ромашка — это уже мужское. В общем, я тогда еще подумал: надо же — имя, как цветок, и вроде как у той моей соседки. И сама, наверное, как цветочек. Про себя, разумеется, подумал. Насколько я понял, пару раз они разговаривали, но не думаю, что часто. Валечка даже угостил ее ананасом, виноградом, авокадо и прочей чепухой, которой у нас тут заморожено до скончания века. Хотя, если так задуматься, до скончания осталось всего-то меньше года, извиняюсь за невольный каламбур. Но я не думал, что эта безобидная, так сказать, благотворительность может привести к таким последствиям. Ужасно!

— Значит, Валентин Валентинович, насколько я поняла, все же покидал время от времени вашу «подводную лодку» в степях Поволжья? — заинтересовалась я подробностями жизни этих странненьких ученых.

— Да, разумеется. Разве я вам еще не сказал? Два раза в месяц мой ассистент — а Лепесточкин числится здесь именно в таком качестве — по контракту имеет законное право подняться на землю, для того чтобы сделать необходимые покупки — опыт показывает, что невозможно на три года обеспечить лабораторию абсолютно всем, вплоть до мелочей. Особенно это касается корма и витаминов для мелких подопытных зверушек и насекомых. Кроме того, ассистенту положено проверять, как происходит накопление банковского счета, чтобы таким образом осуществлять некий контроль за нашими шефами, так сказать, в чисто демократическом духе. Газеты, журналы, письма мы получаем по компьютерной сети, но все же некоторые местные новости территории, на которой размещена лаборатория, приходится отслеживать самим.

Так вот, вчера был день как раз такого выхода. Валентин, как обычно, через два часа вернулся домой — я обратил внимание, что он был чем-то взволнован, но ничего мне рассказывать не стал, а я и не настаивал, решил деликатно подождать, когда он сам захочет поговорить. Но он ничего не говорил. А ночью — исчез.

— Когда вы это обнаружили?

— Я обнаружил его исчезновение, а также пропажу некоторых живых вирусов только в шесть часов утра, когда мы обычно встаем и приступаем к зарядке.

— А вашего ассистента не могли, допустим, похитить?

— Исключено, — вздохнул Адам Егорович. — Система запоров такова, что сюда может войти и выйти отсюда только тот, кто знает код и сложную систему шифров. Это всего три человека.

— Три? Вы сказали — трое? — удивилась я. — Но до сих пор я думала, что вы работали здесь только вдвоем?

— Последние две недели так и было, — ответил Адам Егорович. — Вообще-то бактериологическая лаборатория типа «мини», как наша, всегда рассчитана на трех человек. Психологи считают, что это оптимально-минимальное количество сотрудников, которое способно нормально просуществовать в условиях полной изоляции в течение трех лет.

Но две недели назад наш многоуважаемый Владислав Матвеевич Горемыкин серьезно заболел, и центру пришлось срочно отозвать его. Как показывает опыт, подобрать человека на совместимость в уже сложившуюся группу бывает очень непросто, и сейчас над нашей проблемой работает целый отряд специалистов. Нам обещали в течение двух недель прислать третьего, но нам с Валечкой и вдвоем, честно говоря, было хорошо.

— Владислав Матвеевич — тот, кто написал вам рекомендацию? — припомнила я зрительно листок, с которого, собственно, и началось знакомство с моим необычным клиентом.

За несколько лет работы частным детективом я постаралась как следует натренировать свою зрительную память.

— Да, он самый, — подтвердил Адам Егорович. — Все же профессор, а во внешнем мире это звучит более авторитетно, чем заведующий какой-то лабораторией. Хотя в нашей системе ценностей моя должность оценивается неизмеримо выше как в денежном эквиваленте, так и во всех остальных. Владислав Матвеевич уверен, что мои труды непременно будут востребованы потомками. Да вы ведь читали его высокие отзывы о моей работе.

— И что, ваш Горемыкин тоже заразился какой-то лихорадкой? — поинтересовалась я с опаской. — Что с ним приключилось?

— Банальный радикулит. Как у Примакова, — сказал Адам Егорович, видимо, заодно желая продемонстрировать мне, что не живет полностью оторванно от внешнего мира. — Его, как я слышал, ведь тоже отправили в отставку? Вот и наш Владислав Матвеевич однажды утром просто не смог встать с койки и разогнуться. Все же он у нас уже в возрасте. Семьдесят девять лет. Но при этом — какая золотая голова!

— Семьдесят девять? — удивилась я. — Значит, при отборе в вашу лабораторию возрастной ценз значения не имеет?

— Совершенно никакого. Вот Валечке, например, было… — то есть, что я такое говорю — есть двадцать пять годков, можно сказать, он совсем еще ребенок. Но какой! Вундеркинд! Никто, признаться, кроме самого высшего руководства, не знает определенно, по какому принципу происходит набор сотрудников в лаборатории. Множество тестов — это да, было. Какие-то длинные опросники, анкеты… Нет, не буду врать, мне самому в этой системе совершенно ничего не понятно.

— Хорошо, тогда давайте вернемся снова к женщине, к той самой Лилии, о которой мы с вами начали было говорить…

— О, если бы! Мне про нее совершенно ничего не известно! Валечка лишь сказал, что это настоящий цветок. Как он выразился — цветок в грязи. Ведь он настоящий романтик. И потом — так называется его любимый концерт Пола Маккартни, который частенько вечерами мы любили с ним слушать… Мне известно только, что она, по всей видимости, пациентка здешней больницы, и думаю, что ее нужно разыскать в первую очередь. Но у меня самого ничего не получилось…