Читать книгу "Шесть черных свечей - Дес Диллон"

— Что у тебя за роль? — спросила матушка.

— Я — Дева Мария, — сказала Кэролайн.

— О Иисус, Мария и Иосиф, она будет играть Пресвятую Деву! — И матушка перекрестилась.

Польщенная Кэролайн состроила нам парочку рож. Мы ужасно ей завидовали.

— В чем твоя роль? — осведомилась матушка.

— В ничегонеделании.

— Не валяй дурака. Как это, ты играешь Богородицу — и ничего не будешь делать! Этого не может быть!

В назначенный день все мы отправились на спектакль, и это было чуть ли не самое страшное зрелище в моей жизни. Даже матушке показалось, что в представлении есть нечто потустороннее. Кэролайн была вся белая, как призрак, мы уж подумали, что она при смерти. Учительница, которая поставила этот спектакль, с головой явно не дружила. Зрителям только и осталось, что обалдело молчать на протяжении всего представления. Если это было произведение искусства, то рассчитано оно было на снобов из среднего класса, а не на коутбриджевских иммигрантов и их отпрысков. Наверное, мы старомодные, но, по-нашему, спектакль должен иметь какой-то смысл. Или по крайней мере быть понятным. А то ведь гулять по кладбищам и читать на надгробиях имена умерших — упокой, Господи, их души — куда более увлекательное занятие.

Весь класс Кэролайн был на сцене. Каждый корчил какого-нибудь святого, хотя трудно было сказать, который из них кто. Надо отдать учительнице должное, родом она была из богатого района города и, наверное, искренне считала, что именно такая разновидность театра эмансипирует нас. Освободит работающие классы от глупости.

Во всяком случае, все одноклассники толпились на сцене и понятия не имели, что им делать. Вдруг ни с того ни с сего раздалось громкое «ббуммм!», ударил гром и сверкнула молния. На сцене стало темно. Потом задник сцены осветился. Поднялся занавес и явил всем нам Кэролайн, она же Мария, Богоматерь. Лицо ее скрывалось в облаках — больших кусках картона, оклеенных ватой. Облака держали на палочках члены Пятерки школы, также призванные в ряды. Они стояли ниже, на неосвещенной части сцены. Перепуганные зрители затаили дыхание. Лицо у Кэролайн было смертельно бледное. В грязно-белом ниспадающем одеянии, она стояла неподвижно, словно статуя святого. Ни музыки, ни танцев, ни движений, ни хрена такого. Кэролайн просто стояла и пялилась в зрительный зал. Из всего представления больше всего запомнились ее глаза. Первый ряд затрепетал и заерзал на стульях. Потом волна пошла дальше. В жуткой тишине Кэролайн смотрела и смотрела на зрителей. Тут уже всему залу стало не по себе. Люди занервничали. Кэролайн вытянула одну руку в сторону, задирая свое одеяние, а зрители как завороженные смотрели на все это. Она медленно вытянула в сторону другую руку и стала похожа на Ангела Смерти, который явился, чтобы всех нас покарать. Косы только не хватало. Послышалась барабанная дробь, и Кэролайн стала делать телом волнообразные движения, чтобы ее одежды развевались. Вверх и вниз, туда и обратно. Всем показалось, что вот-вот случится что-то ужасное. Звук барабанов стих, и — бац! — огни погасли, спектакль закончился.

Когда учительница с детьми вышла на сцену кланяться, аплодировали ей жидко и из чистой вежливости. Хоть люди и говорили на выходе: «Как мило», видно было, что они все еще не в своей тарелке. Пьеса напомнила им, что они смертны, вот и все. А они-то шли посмотреть, как будут играть их дети, шли посмеяться при случае. Только им и не хватало таких напоминаний. Ну а учительница решила, что такая реакция — лишь похвала ее художественной доблести. Нет нужды говорить, что в этой школе она ненадолго задержалась.

Что касается меня и остальных детей, то ничего страшнее мы в жизни своей не видели.

Когда Кэролайн исполнилось шестнадцать, она однажды явилась домой веселая-развеселая.

— Я еду в Глазго на собеседование! — закричала она.

Хотя к тому времени Коутбридж уже практически слился с Глазго и являл собой нищую и небезопасную дыру, тем не менее считалось, что Глазго — это большой и страшный город, пристанище уличных банд и хулиганов с опасными бритвами в карманах. На самом-то деле Коутбридж по бедности и запустению был едва ли не хуже Глазго. И хотя там хорошо, где нас нет, в этом «там» всегда таится неведомая угроза и поджидают неизвестные осложнения. Психика любого иммигранта отдает шизофренией. Легко догадаться, что новость совсем не обрадовала матушку.

— Одна ты в Глазго не поедешь, на тебя еще кто-нибудь нападет. Я тебе никогда не разрешу ехать в Глазго одной, — выпалила матушка и достала сигареты, чтобы потянуть время.

Но Кэролайн всегда была в полной готовности. Она заранее прокрутила разговор с матушкой у себя в голове и знала, что сказать.

— Мари Фергюс поедет со мной.

Матушка глядела на Кэролайн. В памяти у нее бешено вертелись ужасы, которые она слышала про Глазго. Она хотела как-нибудь передать свой страх Кэролайн. Но тот, кто придумает средство для этого, может спокойно разливать его по бутылкам и продавать всем матерям на свете. «Средство для внушения страха Вашим детям по Вашему желанию», 200 фунтов за бутылочку. А если подумать, как это все потом разрастется, поймешь, почему такое в принципе невозможно. Ведь мир-то съежится. Жажда приключений будет сворачиваться и сворачиваться, пока не сойдет на нет. Слезы матерей перейдут к дочерям, и человеческие сообщества погрязнут в местничестве и нетерпимости. Так что правильно, что Кэролайн не почувствовала матушкиных ужасов и страхов. Зато она постаралась воспользоваться минутой колебания.

— Мы сядем в автобус в Милл-Бре, а потом вернемся прямо домой, — взмолилась она.

— Ну не знаю, девочка.

— Послушай, это прекрасная работа. Буду работать в офисе.

Поехать ей матушка в конце концов разрешила, и Кэролайн направилась в агентство по найму, адрес которого видела в рекламе. Должность, которую она хотела, уже была занята, но оказалось, что для Кэролайн есть вакансия в самом агентстве. Из Глазго Кэролайн вернулась с работой. Ей всегда везло на работу, всегда везло на деньги и всегда везло на любовь, пока на пути не оказалась Стейси Грейси.

Когда Кэролайн вернулась домой и сообщила, что нашла работу, все были вне себя от радости. Из всех, кого мы знали (кроме папы), Кэролайн единственная нашла работу. Сама мысль о том, что кто-то из нас будет работать в офисе, казалась чудом. Самое большее, на что можно было рассчитывать с нашей ирландско-католической фамилией, это стоять у станка на заводе «Мадеркейр» или у Маккиннонов. Но выражение матушкиного лица по-прежнему было осуждающим.

— О господи, — говорила она, — прямо не знаю, что делать, как же ты будешь мотаться в Глазго и обратно.

Во всяком случае, Кэролайн работу получила и достигла немалых успехов. В связи с этой работой она встретила Бобби. А к добру это было или не к добру, только время может показать.

Прошло немало лет, прежде чем Бобби появился на горизонте. Он как раз искал работу. Сам он был из Эйра, а работу хотел найти в Глазго. Вакансии для него не было, зато Кэролайн понравились его карие глаза и кудрявые волосы. И еще акцент. Некоторые слова он выговаривал совсем не так, как мы, — «мшина» вместо «машина», «крова» вместо «корова». Когда поступали сведения о найме, Кэролайн откладывала для Бобби свеженькие заявки. В конце концов он назначил ей свидание.