Читать книгу "Встречи у метро "Сен-Поль" - Сирилл Флейшман"

— Не надо ничего заказывать. Выбирайте что-нибудь другое — вон сколько тут всего!

— Что за шутки, месье! — возмущался тот. — Да я к вам больше ни ногой!

Жозеф примирительно хлопал его по плечу:

Ну-ну, не сердитесь! Поживете с мое, так сами станете ходячей книгой. Я что хотел сказать? Я хотел сказать, здесь столько разных книг, в которых столько разных умных вещей, что заказывать еще одну — пустая трата времени. Жизнь коротка, надо брать то, что есть под рукой, а не гоняться за тем, чего нет!

Покупатель пытался возразить, что-то мычал и, наконец, говорил, стараясь сохранить некоторую уважительность, поскольку обращался к пожилому человеку:

— Мне некогда выслушивать ваши поучения, месье.

— Какие поучения? — восклицал Культурклиг с наигранным удивлением. — Если вы не согласны, что в молодые годы надо пользоваться тем, что имеешь, и предпочитаете искать что-то недоступное, пожалуйста, дело ваше! Я только хотел, чтоб вы задумались о жизни. Знаете это стихотворение, перевод с идиша: «Отдай же молодость веселью…»?

— Это вовсе не перевод с идиша, это Ронсар: «Отдай же молодость веселью, пока зима не гонит в келью»![3]

— Вот именно, Ронсар, величайший еврейский поэт своего поколения, кто же еще мог написать такие стихи!

Покупатель, уже не зная, что сказать, смирялся и выбирал пару книжек, продавщица укладывала их в бумажный пакет. А Культурклиг добавлял еще одну, которую не глядя брал с полки у себя за спиной:

— Это вам подарок от заведения! — И спрашивал продавщицу: — Как называется та книжка, что я ему дал?

«Кино и реальность», — читала она.

Отлично, — радовался Жозеф. — «Кино и реальность» вам понравится. К тому же там полно картинок. У вас дети есть?

Пока нет, — волей-неволей отвечал покупатель, хотя только и мечтал поскорее уйти.

— Жаль, а то им бы понравилась книжка с картинками про кино. А почему это у вас, в вашем-то возрасте, еще нет детей? Вам уж, верно, лет тридцать?

— Жена дорожит своей карьерой, а у меня работа связана с частыми поездками, — оправдывался покупатель, чувствуя, что зря ввязался в разговор.

Культурклиг пожимал плечами:

— Моя жена тоже дорожит своей портьерой, и я тоже немало поездил на своем веку. Но у меня трое детей: двое удачных, а третья, дочка, вышла зашлемиля — да вы его, наверно, знаете, это бывший хозяин этой самой книжной лавки.

— Конечно, я знал вашего предшественника — очень любезный человек.

Культурклигу было приятно услышать доброе слово о зяте.

— Это точно, — согласился он, — очень любезный человек. Ну-с, а теперь, когда мы с вами познакомились, сделайте милость, позаботьтесь, чтобы у вашей супруги завелся ребеночек, а лучше не один. Хватит ей стоять у портьеры и ждать, когда вы вернетесь! Будьте с ней поласковее. И увидите — вам больше не придется ходить сюда за книжками, читать будет некогда. Я уговариваю вас себе в убыток, но надо же вам узнать жизнь, а этой премудрости, поверьте мне, в книжках не научишься.

Продавец, хозяин, бухгалтер и английский герцог

С тех пор как в одной газете, в рубрике писем в редакцию, поместили отрывок из послания Симона, где он против чего-то там протестовал, он прослыл человеком пишущим. Стал гордостью всего квартала, единственным в Четвертом округе продавцом готового платья — без пяти минут политическим журналистом.

Прошло много лет, и больше ни разу ни одного из его возмущенных писем нигде не напечатали, однако память о том знаменательном случае была по-прежнему жива.

В магазине, где он работал, над конторкой хозяина, у самой витрины, висела в рамке под стеклом та самая газетная страница, и каждому, кто спрашивал, что это такое, хозяин сообщал:

— Это статья месье Симона, моего продавца!

— Вот как? — удивлялся покупатель. — И о чем же?

— Так… о жизни… — отвечал хозяин и снова углублялся в подсчеты.

Симон кивал и продолжал раскладывать брюки по размерам. Ему, конечно, было приятно, когда о нем говорили. Но все, о чем он раньше писал в письмах, которые рассылал по редакциям: что универмаг Отель-де-Виль не работает по воскресеньям, что в театре Шатле дают скверные оперетки, что форму водителям автобусов шьют из некачественного сукна, — стало ему почти безразлично. Теперь Симон думал о другом. Подметал ли он перед дверями магазина или помогал хозяину верно подсчитать выручку (бедняга боялся собственного бухгалтера!), мысли его были поглощены планами достижения всеобщего благоденствия. В будущем он намеревался изложить основные идеи своего проекта в небольшой брошюре и издать ее за свой счет в типографии, что на улице Фердинана Дюваля. Время от времени хозяин отрывался от вычислений и спрашивал:

— Ну как твой проект?

— Здесь, — говорил Симон, показывая на свою голову, — все уже готово. Осталось только…

Но договорить не успевал — в лавку входил покупатель.

Обычно, погуляв меж пиджачных рядов, бегло осмотрев пальто с плащами и обшарив глазами стопки брюк, он выходил, ничего не купив.

Симон, занятый своей великой идеей, и не пытался удерживать покупателей, а хозяин чем дальше, тем больше запутывался в подсчетах и терял всякую надежду привести в порядок колонки цифр.

Бухгалтер же, надо вам сказать, был совсем из другого теста. После войны он еще долго прослужил в Иностранном легионе. Это был выпивоха, скандалист, драчун — поговаривали, что он иной раз собственных заказчиков поколачивал. Дело свое он, правда, знал. Но когда вечером, каждый последний четверг месяца, он, ковыляя на деревянной ноге, являлся в магазин и, ни с кем не поздоровавшись, усаживался в дальнем углу, самому хозяину делалось не по себе. Для начала детина с ухмылкой просматривал учетные книги и кучу счетов. Потом, грохнув по столу, подзывал хозяина. В лучшем случае обнаруживалась небольшая недостача, которую хозяин тут же покрывал, порывшись в ящике своей конторки, в худшем — цифры не сходились катастрофически. Откровенно говоря, хозяин просто-напросто не умел считать. Он и вообще в науках был не силен, потому-то таланты Симона и внушали ему такое восхищение.

Хозяйская жена, та, скорее, поддерживала бухгалтера. В бухгалтерский четверг, под конец дня, она заглядывала ему через плечо и спрашивала:

— Ну и как там дела с цифрами?

Бухгалтер на секунду поднимал голову, мрачно бурчал: «Плохо!» — и снова закапывался в бумажки.

Если же она не отставала, изъяснялся более пространно:

— Из вашего мужа такой же делец, как из меня балерина!

И зычно гоготал, так что у хозяина мороз бежал по коже.

— Вот и я так думаю, — обреченно вздыхала мадам.