Читать книгу "Озеро - Банана Есимото"

Или взять все ту же настенную живопись... Некоторые сначала замазывают и выравнивают все щели и стыки в стене, создают совершенно белое полотно для работы, после чего намечают тему рисунка так, чтобы она гармонировала с окружающей палитрой, и, тщательно поделив на части черновой набросок, масштабно переносят его на стену.

Что же до меня, то я человек другого склада, который рисует вдохновенно, с удовольствием, в каком-то порыве, а если вдруг на пути возникают какие-либо препятствия для творчества, во что бы то ни стало избавляется от них и доводит задуманное до конца. Что ни говори, я во всем руководствуюсь принципом "здесь и сейчас", всегда действую по обстановке и совершенно не доверяю тому, что было заранее обдумано и взвешено в голове. Мне нравится двигаться, наблюдая за положением вещей и течением времени, и по возможности находиться на открытом воздухе.

При таком подходе довольно часто бывает так, что, когда заканчиваешь работу, в ней рождается неожиданная гармония. И тогда мне кажется, будто я танцевала с этим миром в реальном времени.

Такое чувство, словно я, потеряв голову, вдохновенно кружилась в танце с этим местом, с этой землей... А потом, сообщив о том, что мы расстаемся навсегда, я направляюсь к новым горизонтам.

Разумеется, я прекрасно понимаю, что поступаю ветрено и отчасти небрежно. Но ведь для меня настенная живопись — это все еще где-то на уровне хобби, а не настоящая профессия. Поэтому считаю, что все вполне нормально. Я думала над тем, не сделать ли это увлечение своей профессией. Пожалуй, любые неудобства или препятствия, которые могут возникать на этом пути, разрешатся, если я буду действовать в согласии с собой. Кто знает, может, настенная живопись и впрямь станет моей работой. Думаю, если я буду совершенствовать свою манеру рисования и мне действительно повезет, результат придет сам собой. Пока я только нахожусь на первой ступеньке лестницы, по которой мне предстоит потихоньку двигаться выше и выше.

Безусловно, есть люди, которые высказываются негативно о моей технике. Мол, это ж надо: с такой техникой, с такими бездарными картинами корчит из себя знаменитость и дает интервью. Я же не уступаю и знай себе продолжаю работать в своей особенной, тонкой, свойственной только мне одной манере.

Так как свои картины я рисую под открытым небом, мне приходилось размышлять над тем, что будет с ними лет через десять. Не состарятся ли они?

Если вначале как следует уловить дух и настроение места и общей перспективы, то подходящие цвета и тема находятся сами собой. Если я не ошиблась и мне удалось достичь гармонии с окружающей средой, если я при этом осталась в согласии со своей душой, то пройдет хоть десять, хоть двадцать лет, хоть даже целых сто, моя картина не состарится. Уж в этом я была уверена.

Это был единственный момент, совершенно очевидный для меня. Словно я была прорабом, преисполненным гордости за тот дом, что сама построила. Моя уверенность была совершенно непоколебима. Я ни на миг не сомневалась. Подобно собаке, которая метит свою территорию, я бросаю вызов этому миру, оставляя в нем свой скромный след.

Не знаю, можно ли точно так же относиться к любви, но то, что происходит между мною и Накадзимой, совершенно не поддается какой-либо подготовке, планированию или воображению. Я всегда взаимодействовала с тем Накадзимой, который был в тот конкретный момент перед моими глазами.

Я полагаюсь только на свое реальное чувственное восприятие, на то, что переживаю здесь и сейчас. И с этим ничего не поделаешь. Мне кажется, что в этом мире больше нет другого такого же человека, как Накадзима, такого же странного и необыкновенного, как он.

Я не встречала другого такого человека, который бы вот так же молча и неподвижно стоял у ночного окна. Он изначально не доверяет тому миру людей и сторонится его, держась аутсайдером. В его характере чувствуется что-то печальное и одновременно сильное, что заставляет меня всегда пристально всматриваться в него.

Сейчас мне кажется, что в те дни, когда я вот так смотрела на его силуэт в окне, я была похожа на школьницу, по уши влюбленную без взаимности. Мне хотелось навеки запечатлеть в памяти этот облик. Я думала только о том, почему он настолько прекрасен там, в окне.

"Тоскливо..." — подумала я, глядя вверх на сухие ветки деревьев.

Форма этих веток подобна раскрытой ладони с растопыренными пальцами, сквозь которые пробивается слабый луч, свидетельствующий об окончании зимы и наступлении весны.

Я каждый день проходила здесь и поэтому знала это место вдоль и поперек. Вряд ли я напишу неудачную картину. Тем не менее я какое-то время стояла там и думала, не упустила ли чего-нибудь важного. Пожалуй, это будет картина немного грустная, но вместе с тем и радостная. Туманные и неясные образы подобно прекрасной тени уже ложились на стену.

Тихиро-тян, ты идешь домой? — окликнула меня Саюри, которая и предложила мне разрисовать эту стену.

Видимо, урок фортепиано как раз только что закончился. Вечером снова нахлынет орава детей, а сейчас время перерыва.

Поддерживать ежедневно ритм жизни окружающих очень увлекательно, словно ты путешествуешь.

— Да нет пока. Может, чайку? — предложила я.

— Боюсь, что на это у меня времени нет. — ответила Саюри.

У меня с собой были две заранее купленные баночки кофе. Я протянула ей одну.

— Ты все еще увлечена тем парнем? Ну, тем, что необычный, худощавый и ходит в какой-то институт для очень умных, — спросила Саюри.

— Да, я тебе уже немного рассказывала о нем. Накадзима. Он мне нравится, и мы, похоже, стали встречаться.

— А что он изучает?

— Он рассказывал, что исследует хромосомы, но подробностей я совсем не знаю. Сейчас он, кажется, пишет работу. Что-то там о двадцать первой человеческой хромосоме и развитии синдрома Дауна... Все это так сложно.

Сколько он мне ни объяснял, все равно ничего не понятно. А пишет он свою работу по большей части на английском, так что даже не смогу украдкой ее почитать.

— Надо же, так сложно, что даже не запомнить. Я поняла, что ты совсем ничего не знаешь. Однако это ведь самое важное в его жизни, а тебе до сих пор ничего толком не известно.

— Да уж. Пожалуй, куда легче было бы, если бы он изучал ну хотя бы культурную антропологию, или фольклор, или французскую литературу.

— Ну да, в этом еще более или менее можно разобраться.

— Хотя, может, есть и что-то хорошее в моем незнании. У меня сейчас каждый день такой хороший. Мне как никогда спокойно на душе, — улыбнулась я. — Мне так спокойно, тихо, но что-то путает, словно я нахожусь на глубине в воде. Все земное стремительно удаляется. Я даже не представляю, что можно подняться на поверхность. Однако и мысль о расставании не приходит мне в голову.

— Вы встречаетесь всего ничего, а уже успели зайти так далеко? — удивилась Саюри.

— Я ни о чем не спрашиваю его, но знаю только, что в прошлом с ним случилось что-то ужасное. Если мы будем вместе, я в конце концов узнаю об этом. И потому, если постараться по возможности не торопить события, все само собой успокоится, утрясется. Считаешь, что мне следует больше расспрашивать его обо всем?