Читать книгу "Все-все-все и Мураками - Катя Рубина"

Он ложился спать, когда становилось совсем серо-серо и просыпался, когда серый приобретал более светлый оттенок. Иногда просыпался в полной серости, вставал и выходил на крылечко. Там он сидел. Он никогда не ощущал голода, холода или еще чего-нибудь подобного.

Домик Турбаса не был одиноким строением. Это была довольно большая деревня (или поселение). В каждом домике было все одинаково: кровать, стул, окно. Все, что нужно для вечной жизни. Домики стояли на достаточно большом расстоянии друг от друга. В домиках жили люди. Они не общались межу собой. Каждый был сам по себе, каждый спал на кровати, сидел на стуле или на пороге своего домика в светлой серости, ни о чем не думая.

Никто не знал имени другого, потому что не было надобности узнать.

Глава 7 Является продолжением шестой… «Как много нам открытий чудных…»

У меня на кухне уже можно топор вешать, пепельница битком окурками набита, кофе мы с Анжелкой по три чашки выпили.

Звонит телефон. Подхожу. Дези.

Все-таки свиньи мы с Анжелкой — надо было сразу ей отзвонить, как только Анжелка пришла. Старушка волнуется. Я говорю: «Тетя Дези, отбой, все в порядке, Анжелка у меня, только пришла». (Вру.) Анжелке трубку сую:

— Поговори, я сегодня уже у нее была.

Анжелка:

— Все в порядке, теть, по делам ходила, да, нет, я знаю, хорошо, ну ладно, перезвонимся, конечно, я все это понимаю, хорошо, не надо, да пусть их, я думаю да, не надо, мне не надо, ну что ты, как получится, почему, зачем ты это говоришь, сама знаешь, это не так, я не хочу, со временем, куда мне, опять что ли, не в курсе, почти, не совсем так, больше, напрасно, уже, перезвонимся, зачем, немного, так себе, не видела, не знаю, ума не приложу, конечно, ясный конь, ни при чем, так просто, говорят так, образ художественный, ладно, перезвонимся. Целую.

Трубка положена, можно продолжать.

Я Анжелке говорю:

— Ну, ты даешь!

Она:

— А что?

Я:

— Ты что, повела Мураками к Коле, в «Исход»?

Она:

— Ну да. Он же сам просил показать что-то эдакое, а что может быть эдакей? Но я себе даже представить не могла, что это такое. Вам и не снилось, как говорится.

Я:

— Мне кажется, есть в Москве места и получше.

«Исход»… Коля открыл свой клуб еще в перестроечные времена, когда пошла мода на ан— деграунд, на всяческие, так сказать, мерзоты. Это невеселое заведение находится прямо в старой недействующей церкви. В этом, наверное, существует какой-то смысл (конечно, не божественный).

Все в этом месте говорит тебе: «Да, жизнь — это смрад, грех и чернота».

Грязь, вонь, отсутствие отопления (зимой особенно чувствуется), чудовищные напитки и разнейший-преразнейший народ за столиками. Про таких обычно говорят — любят погорячее.

Сам Коля и живет в этом чудесном месте, и находится круглосуточно в эпицентре особенной ауры — мира духа и, так сказать, творчества. Периодически в атмосфере творчества и особенной ауры происходят драки творцов, раздается визг экзальтированных девиц при творцах и другое всякое разное, о чем и писать как-то даже неинтересно.

Там принято держаться или с пафосом, или крайне вычурно, так же надо и выглядеть. Там надо смотреться очень богемно, чтобы не выделяться резко из толпы. Лучше совсем гадко выглядеть, тогда вообще все ОК.

Лучше приходить туда в очень пьяном виде — тогда сразу не ощущаешь всей мерзости, просто тебе там плохо, и все. На трезвую тудаи ходить не стоит — может случиться депрессивный коллапс. В общем, место неплохое, но, как говорится, на любителя.

Туда хорошо ходить, если у тебя все хорошо: дома чистенькое белье постелено, посуда помыта, в холодильнике кое-что есть и в кошельке. Тогда, придя туда, смотришь и думаешь: вот ведь как все гадко бывает, а у меня вот все очень даже хорошо. Вот люди какие все — в грязи, больные, алкоголики, мразь разная… Вот как все веселятся, какие все типа музыканты, какой вкус у всех нерафинированный, какие все негалантные, невоспитанные… А мои бедки — детский сад по сравнению с их проблемами…

Если настроение плохое или какие-нибудь жизненные или творческие неудачи, в «Исход» категорически ходить не рекомендуется. Я не советую.

Анжелка-то, конечно, без царя в голове. Взяла и японца сходу туда потащила. А если он после этого захочет культовое самоубийство совершить? Японская ведь душа — потемки. Хотя туда много иностранцев ходят. Из тех, что любят пикантность…

Я:

— И как там?

Анжелка:

— Дверь была заперта, стучимся. Парень какой-то замурзявый открывает, нагло так спрашивает: «Чего тебе?»

— Коля где?

Он:

— Коля в п…де.

Я:

— Это в буквальном или шутка?

Он:

— Ты кто?

— Анжела. Пойди доложи, если есть кому.

Он:

— Проходите, раз пришли.

Клуб закрыт, темно, лампочка у стойки только горит и пивом воняет страшно. За столиком Коля сидит в шинели и желтых рокерских пластиковых очках. Рядом Паша из галереи «Пупс» — пижон такой а-ля шестидесятые, в костюме бежевом, с волосами набриолиненными. Оба пьяные в дым. Коля улыбку такую кривую давит: «Привет, какие люди!»

Я:

— Коля, привела иностранца. Ему хотелось на твой «Исход» посмотреть.

Вру, конечно.

Коля говорит:

— У меня исход был позавчера, а сейчас все отлично. Вот, сидим, я не открывался со вчера.

Я Мураками этого перевести не могу. Я ему просто говорю:

— Всем приятно, что мы зашли.

Сама в это не верю.

Паша из «Пупса» по-английски может, блин! Все-таки образование у наших людей, как там… воспитанием, слава богу, у нас не мудрено…

Я, например, с трудом могу себе представить пьяного японского чувака в маргинальном клубе Токио, который сходу, под сильным градусом, мог бы тирады на русском языке выдавать.

Пашка-орел говорит:

— Всем еще больше будет приятно, если вы пойдете и бутылку в магазине купите, а лучше — две.

Мураками спрашивает:

— А что, в клубе нет?

Коля (блин, тоже по-английски!):

— В клубе кончилось. Я закрыт вообще, сидим тут просто.

Я по-русски им говорю:

— Это неудобно, иностранца посылать.

Коля:

— Никто его и не посылает. Мишка сгоняет.

А Мураками-то наш умный, лапочка, — вынул деньги и, гляжу, Мишке сует. Все понял. Мишка отвалил. А мы стали за столиком ждать сидеть и, так сказать, общаться. Я решила моего Мураками не представлять. Сказала просто: «Это Харуки». Они не просекли: Харуки так Харуки. Паша ему начал про «Клязьму» что-то, типа про выставку современного искусства — сколько там кто выжрал, какую кто яму концептуальную вырыл, кто и что себе покрасил… Вижу, прикалывается. Тут Мишка с бутылками подвалил, с «Гжелкой», и нарезку из бекона еще притащил. Разлили, выпили. Коля начал (все-таки хуже он говорит по-английски, чем Пашка) Мураками про клуб рассказывать.