Читать книгу "Элис. Навсегда - Гарриэт Лейн"

Мы встаем и хором исполняем «Отец Небесный нас спасет». Этот прежде рыбацкий гимн кажется мне странным выбором, но постепенно простые стихи о хрупкости человеческого бытия проникают в душу и представляются как нельзя более уместными.

Вокруг меня многие начинают лихорадочно шарить по карманам и доставать носовые платки.

Тедди, строгий и собранный, читает отрывок из поэмы Кристины Россетти. Пожилая дама – старая школьная подруга или соседка по Бидденбруку – торопливо и сбивчиво зачитывает цитаты из хвалебных статей о садоводческих талантах Элис, а потом садится на место и громко сморкается. Звучит песня Питера Уорлока.

На кафедру взбирается седой Малком Азария в черном костюме с лоснящимися на коленях брюками и произносит обязательный в подобных случаях панегирик. Он говорит об Элис с огромной теплотой и нежностью, однако не пытается обойти молчанием ее причуды и недостатки. Напротив, Малком привлекает к ним наше внимание. Удивительно, но именно это помогает вызвать к жизни образ настоящей Элис, и он предстает передо мной там, где прежде виделась лишь абстракция.

Затаив дыхание, я слушаю его рассказ о том, как он впервые услышал об Элис во «Французском доме»[3]вскоре после того, как она приехала из художественной школы в Солсбери.

– Мы отнеслись к известию о появлении Элис с предубеждением, – говорит он и сухо покашливает в кулак. – Мы посчитали, что она своего рода мерзкая Лорелея, которая похитит у нас Лоренса. И пребывали в этом заблуждении до того момента, когда наконец познакомились с ней. А потом все как один влюбились в нее.

Азария продолжает свою речь, и Элис постепенно становится для меня все более узнаваемой – со всей кипучей энергией, со всеми странностями и слабостями, присущими ее характеру. Она обладала особым чутьем к красоте и к абсурду, мечтательница, подверженная рассеянности, всегда создававшая вокруг себя атмосферу праздничного хаоса («не говоря уже об ее потрясающем варенье из чернослива и целых горах безе, которыми мы наслаждались под яблонями в Бидденбруке»). Многие слушатели с грустными улыбками и нежной ностальгией понимающе кивают рассказчику, когда он упоминает о потерянных ею паспортах, вечных опозданиях к поездам и воскресных обедах, которые могли начинаться у нее ближе к ужину.

– Но! – говорит он, поднимая указательный палец. – Она никогда не забывала о действительно важных вещах. Стоило критику написать о твоей работе разгромную статью, Элис всегда звонила первой. И часто оказывалось, что она единственный человек, с которым ты в такой день расположен побеседовать, принять приглашение вместе прогуляться, распить бутылочку кларета или просто отвести душу в отборной ругани.

Азария вспоминает об овладевавших ею приступах меланхолии.

– Увы, но ее потрясающая способность быть счастливой порой наталкивалась на грубые реалии окружающего мира.

Гораздо подробнее рассказывает он о том, что делало Элис счастливой: о радостях, которые приносили ей сад, дети, отношения с мужем.

– Семейная жизнь других людей почти всегда остается скрытой от посторонних. Но этот брак выглядел поистине сказочной загадкой, где было место таинственным пещерам, караванам с несметными сокровищами и контрабандистам, но где все всегда заканчивалось отменной трапезой.

Ему приходится прерваться, чтобы переждать волну приглушенного, но полного доброжелательности смеха. Он делает неуклюжий жест в направлении первого ряда церковных скамей.

– Поверьте, Лоренс, Тедди, Полли, что наши сердца всегда распахнуты для вас. – После чего совершенно внезапно он спускается с подиума и садится на свое место.

Мне видно, как Лоренс с благодарностью склоняется к нему и протягивает руку, чтобы прикоснуться к его ладони.

Церемония заканчивается, и толпа постепенно покидает церковь. По дороге к дому Кайтов люди собираются в небольшие группы и снова расходятся: немолодые уже супружеские пары, стайки рослых девочек-подростков, не скрывающих слез, совсем древняя старушка с собакой-поводырем. Погода для ранней весны хорошая, хотя прохладный ветер гуляет в кронах деревьев, а синева в небе проглядывает лишь иногда. Напряжение ослабевает. Люди приветствуют друг друга, целуются, улыбаются. У всех возникает ощущение, будто самое трудное уже позади и скоро можно будет расслабиться, выпив чего-нибудь покрепче.

Проходя мимо небольшого каменного креста, Азария и Пол Крю закуривают, погруженные в беседу с Шарлоттой Блэк и более молодой дамой, у которой копна густых черных волос помечена на одном виске заметной сединой. А вскоре на землю обрушивается дождь, и эта группа почти бегом бросается в сторону дома, натянув поверх голов пиджаки или шарфы, сразу же растеряв свою степенную элегантность.

Я же укрываюсь под ближайшими деревьями и пережидаю ненастье, с опаской поглядывая на тучу. Кто-то окликает меня:

– Фрэнсис!

Полли встает рядом и прикрывает меня своим зонтом.

– Я надеялась увидеть вас сегодня. Вы пойдете в дом вместе со всеми?

По-моему, она уже выплакала все слезы, отпущенные ей на сегодня, и ее глаза больше не выглядят опухшими и покрасневшими. Полли хороша собой, но это неброская, какая-то серебристо-прозрачная красота.

Мы продолжаем путь вместе под темным интимным покровом, который создает черный мужской зонт. Поначалу, шагая не в ногу, мы сталкиваемся бедрами, но вскоре она буквально заставляет меня взять ее под руку. И идти становится намного легче.

Я говорю о том, как тронула меня речь Азарии.

– О да, – соглашается Полли. – Малком всегда умеет найти нужные слова. Они с папой старые друзья. Он и его жена Джо – та дама в голубом плаще – были очень к нам добры после смерти мамы. Присматривали за отцом, не позволяли тосковать, постоянно увозили обедать с собой или придумывали еще что-нибудь. В общем, делали все, чтобы помочь.

– А он сам… В каком он состоянии?

– М-м-м, – тянет Полли, а потом пожимает плечами огорченно и удивленно одновременно. – Если честно, то я даже не пойму. Он встает по утрам, отправляется гулять, берет с полки то одну книгу, то другую, уединяется в кабинете, затем выходит, чтобы поесть с нами. Не думаю, что за все это время отец написал хотя бы строчку, и, видимо, это начинает тревожить его. Хотя, по моему мнению, прошло слишком мало времени, чтобы как ни в чем не бывало снова браться за перо. Впрочем, что я могу знать об этом?

– А если говорить о вас? – меняю я тему, когда мы сворачиваем на улицу, где живут Кайты.

– Обо мне? А что обо мне говорить? Со мной все в порядке. Вы же знаете.

– Нет. Я не знаю о вас вообще ничего.

Это не совсем так. Изучив публикации в Интернете, где я прочитала множество жизнеописаний отца Полли, равно как и ее собственные скромные откровения в «Фейсбуке» и «Твиттере», я выяснила, что ей девятнадцать лет и она студентка театрального колледжа. Прежде Полли училась в частной школе для девочек, а затем перевелась в артистический интернат, где царили либеральные порядки. Там она сошлась со сверстниками, взявшими себе псевдонимы типа Табиты или Иниго. Она провела год практиканткой в Южной Африке, потом недолго работала администратором в Национальном театре. Известно мне и о ее недавнем разрыве с подвизающимся на Би-би-си молодым актером по фамилии Сандеев.