Читать книгу "Сон Кельта - Марио Варгас Льоса"

…Противоречивые чувства охватывали Роджера каждый раз, как он вспоминал Стэнли. Вот и теперь, медленно оправляясь от малярии, он размышлял о первопроходце. Да, разумеется, валлийский авантюрист видел в Африке всего лишь повод утолить свой спортивный интерес и получить добычу. Но кто станет отрицать, что он человек легендарный, почти мифологический герой, что его отвага, воля, презрение к смерти и честолюбие порою выходят за пределы человеческих возможностей? Роджер своими глазами видел, как Стэнли брал на руки детей, изуродованных оспой, как из своей фляжки поил туземцев, умирающих от холеры или „сонной болезни“, словно никакая зараза была ему не страшна. Кем же был на самом деле этот паладин, доблестно отстаивающий интересы Британской империи и далеко идущие замыслы короля Леопольда? Роджер был уверен, что это навсегда останется тайной и жизнь Стэнли вечно будет окутана густой паутиной вымыслов. Как его звали на самом деле? Генри Мортон Стэнли — такое имя дал ему один новоорлеанский коммерсант, который принял участие в юном валлийце без роду и племени и, кажется, даже усыновил его. Говорили, что на самом деле он — Джон Роулендз, но доподлинно никто ничего не знал. Как и то, вправду ли он родился в Уэльсе и провел детство в сиротском приюте, куда полицейские сдавали подобранных на улице беспризорных ребятишек. И то, что еще в ранней юности на грузовом судне добрался до Америки и во время Гражданской войны сражался рядовым солдатом сперва в рядах конфедератов, а потом — северян. А после, если верить слухам, сделался журналистом и писал репортажи о покорении Дикого Запада и о стычках пионеров с индейцами. И у него не было никакого опыта длительных путешествий, когда „Нью-Йорк хералд“ отправил его в Африку на поиски Ливингстона. Как мог он, уподобившись ищущему иголку в стоге сена, выжить в переходах по девственным лесам и 10 ноября 1871 года в Уджиджи все-таки найти пропавшего исследователя, которого, по собственному хвастливому признанию, ошеломил таким приветствием: „Доктор Ливингстон, я полагаю?“

Но в юности Роджер Кейсмент из всех подвигов Стэнли более всего восхищался даже не самим его переходом от истоков Конго до места ее впадения в Атлантический океан, но тем, что в 1879–1881 годах он проложил караванную тропу и та, протянувшись от истоков до устья великой реки, до огромной заводи, спустя сколько-то лет названной заводью Стэнли, открыла путь европейской торговле. Лишь впоследствии Роджер узнал, что и это сделано было во исполнение дальновидного замысла бельгийского короля, создававшего инфраструктуру, которая после Берлинской конференции 1885 года позволила ему начать освоение края. Стэнли был не более чем отважным до дерзости исполнителем его воли, его замыслов.

„Да и я тоже, — часто повторял потом Роджер Кейсмент своему другу Герберту Уорду, постепенно осознавая, чтО такое Независимое Государство Конго, — и я тоже с самого начала был всего лишь одной из его пешек“. Впрочем, дело обстояло не совсем так, потому что ко времени его приезда в Африку Стэнли уже пять лет прокладывал caravan trail и к началу 1880 года был готов первый участок — от Виви до Исангилы, — протянувшийся на восемьдесят три километра вверх по течению Конго через почти непроходимые джунгли с глубокими оврагами, трухлявыми, изъеденными червями деревьями, зловонными топями малярийных болот, куда сквозь сплошной купол листвы не проникал солнечный свет. Дальше, до Муянги, на сто двадцать километров к югу, река становилась судоходной — однако не для всех, а только для отчаянных смельчаков, умеющих огибать водовороты, не терять головы, когда выносит на быстрину, и пережидать в пещерах или на отмелях, пока не спадет вздутая дождями вода, грозящая разбить лодку о скалы. К тому времени, как Роджер поступил на службу в МАК, с 1885 года контролировавшую Независимое Государство Конго, Стэнли уже основал между Киншасой и Ндоло поселок и назвал его Леопольдвилем. Шел декабрь 1881-го, и до приезда Роджера Кейсмента оставалось еще три месяца, а до официального провозглашения нового государства — четыре. А пока это крупнейшее в Африке колониальное владение, созданное монархом, ни тогда, ни потом не наведывавшимся сюда, было осуществленным коммерческим проектом, и благодаря этому пути длиною почти в полтысячи километров, который проложил Генри Стэнли от Бомы и Виви до Леопольдвиля и заводи, названной потом его именем, деловые, торговые люди могли идти в обход средней Конго, недоступной для навигации из-за стремительного течения, водопадов, порогов, крутых поворотов и стремнин. Когда Роджер приехал в Африку, авангард короля Леопольда, состоящий из самых отважных коммерсантов, уже проник на конголезскую территорию — проник, внедрился и начал вывозить первые партии слоновой кости, шкур и латекса из этого края, где деревья-каучуконосы, росшие повсюду и в неслыханном изобилии, отдавали черный млечный сок всякому, кто желал собирать его.

В первые свои африканские годы Роджер Кейсмент несколько раз проделывал этот путь туда и обратно: либо вверх по течению, от Бомы и Виви до Леопольдвиля, либо вниз — от Леопольдвиля до самого устья, где тяжелые зеленые воды обретали соленый вкус и где в 1482 году бросила якорь каравелла португальца Диого Као. И Роджер узнал Конго в ее среднем течении лучше, чем кто-либо из европейцев, живших в Боме или Матади, — оттуда, от этих двух поселений двинулась в глубь континента бельгийская колонизация.

До конца дней своих Роджер сожалел — и в 1902 году, горя в лихорадке, понял это в очередной раз, — что первые восемь лет был пешкой в шахматной партии, какой представлялось ему теперь создание Независимого Государства Конго, и отдавал этому делу и время, и здоровье, и силы, в чаду идеализма считая, что трудится на благо человечества.

Иногда в поисках самооправдания он спрашивал себя: „Да разве мог я понимать, что происходит на двух с половиной миллионах квадратных километров, когда в 1884-м в экспедиции Стэнли, а потом, в 1886-м и 1888-м — у американца Генри Шелтона Сэнфорда простым надсмотрщиком или старшим команды шел по караванному пути от одной только что основанной фактории к другой?“ Он ведь и вправду был лишь ничтожным винтиком огромной системы, которая только начала складываться, причем никто, кроме ее хитроумного создателя и нескольких ближайших его соратников, еще не знал в ту пору, какова она будет.

Тем не менее, когда ему в 1900 году пришлось дважды беседовать с королем бельгийцев, — узнав, что недавно назначенный британский консул сейчас находится в Брюсселе проездом в Конго, тот пригласил его на ужин, — Роджер чувствовал, что не доверяет сверкавшему регалиями и орденами широкоплечему рослому человеку с крупным носом, длинной, выхоленной бородой и глазами пророка. У гостя голова пошла кругом от роскошного убранства дворца — от всех этих штофных кресел, хрустальных люстр, зеркал в резных золоченых рамах. Помимо королевы Марии-Генриетты, ее дочери принцессы Клементины и французского принца Виктора-Наполеона, присутствовало человек десять. Весь вечер король говорил без умолку. Вещал как впавший в транс прорицатель, а когда принялся описывать, как зверски обращаются арабские купцы с невольниками, которых ведут из Занзибара, в звучном голосе стало слышаться даже нечто мистическое. Христианская Европа обязана положить конец этой наживе на человеческом теле. Он сам предложил это, и, если удастся избавить страдающую часть человечества от подобных ужасов, маленькая Бельгия вправе будет гордиться таким вкладом в цивилизацию. Нарядные дамы позевывали, французский принц вполголоса любезничал со своей соседкой, и никто не слушал оркестр, исполнявший концерт Гайдна.