Читать книгу "Золотоискатель - Жан-Мари Гюстав Леклезио"

В небе столько знаков! Я вспоминаю все эти летние ночи, когда мы лежали в траве в саду, высматривая падающие звезды. Однажды мы увидели целый дождь из звезд, и Мам сказала: «Это бывает перед войной». И тут же замолчала, потому что отец не любит, когда говорят такие вещи. Мы долго смотрели на горящие линии, пересекавшие небо во всех направлениях; некоторые были такие длинные, что мы успевали проследить за ними взглядом, другие, наоборот, быстрые, словно взрыв. Знаю, Лора, как и я, до сих пор летними ночами ищет эти огненные линии, вычерчивающие на небе судьбы людей и позволяющие сбываться их сокровенным мечтам. Мы смотрим в небо так пристально, что у нас кружится голова и мы начинаем пошатываться. Я слышу, как Мам тихо говорит что-то отцу, но не понимаю смысла их слов. С востока до самого севера течет большая бледная река Галактики, течет к Ориону, образуя острова около Креста созвездия Лебедя. Чуть выше, где-то над нашим домом, я вижу смутное свечение Плеяд — словно горстка светлячков. Я знаю каждый уголок неба, каждое созвездие. Отец учит нас разбираться в ночном небе и каждый вечер, или почти каждый, показывает нам их местоположение на большой карте, висящей на стене у него в кабинете. «Тот, кто знает небо, может не бояться моря», — говорит отец. Обычно такой скрытный, такой молчаливый, он оживляется, когда речь заходит о звездах, начинает говорить, глаза его загораются. Он говорит тогда красивые вещи о мире, о море, о Боге. Говорит о путешествиях великих мореплавателей, о тех, кто открыл путь в Индию, Океанию, Америку. Окутанный запахом табака, я рассматриваю в его кабинете карты. Он рассказывает о Куке, Дрейке, о Магеллане, который открывал Южные моря на своей «Виктории» и погиб на одном из островов Филиппинского архипелага. Он рассказывает о Тасмане, Биско, Уилксе, который дошел до вечных антарктических льдов, о замечательных путешествиях Марко Поло в Китай, де Сото — в Северную Америку, об Орельяне, который поднялся к верховьям Амазонки, о Гмелине, который дошел до самого края Сибири, о Мунго Парке, Стенли, Ливингстоне, Пржевальском. Я слушаю эти рассказы, названия стран; Африка, Тибет, острова Южных морей, волшебные слова — они для меня как имена звезд, как очертания созвездий. Вечером, лежа на своей походной кровати, я слушаю рокот моря, шум ветра в иглах казуарин. Я думаю обо всех этих названиях, и мне кажется, что ночное небо открывается надо мной и я на корабле, под раздутыми парусами, плыву по бескрайнему морю — к Молуккским островам, к заливу Астролябия, к островам Фиджи и Муреа. Прежде чем уснуть, я стою на палубе корабля и вижу небо, каким никогда еще его не видел, — огромное и темно-синее над фосфоресцирующим морем. И тогда я медленно переваливаю за горизонт и плыву к Трем Волхвам и Южному Кресту.

Я вспоминаю о первом своем морском путешествии. Думаю, это было в январе, когда зной начинается еще до рассвета и воздух не шелохнется над Буканской впадиной. С первыми проблесками зари я бесшумно выскальзываю из комнаты. Снаружи еще тихо, все в доме спят. Только в хижине кэптена Кука горит огонек, но в такой час ему ни до кого нет дела. Он смотрит на серое небо и ждет, когда встанет солнце. Может быть, в большом черном котелке, висящем над огнем, у него уже варится рис. Чтобы не шуметь, я иду босиком по сухой земле аллеи, до самого конца сада. Дени ждет меня под большим деревом чалта. Когда я подхожу, он встает ни слова не говоря и идет в сторону моря. Он быстро шагает через плантации, не обращая внимания на то, что я еле поспеваю за ним. Меж тростников бегают пугливые горлицы, не решаясь взлететь. Когда совсем рассветает, мы уже идем к Черной реке. Горячая земля обжигает ступни, в воздухе пахнет пылью. По дорогам среди плантаций катят первые повозки, запряженные быками; вдали виднеется белый дым сахароварен. Я жду, когда до меня донесется шум ветра. Вдруг Дени останавливается. Мы застываем на какое-то время среди тростников. И тогда я слышу рокот бьющихся о рифы волн. «Море большая», — говорит Дени. В лицо нам дует ветер прилива.

Мы приходим к Черной реке в тот самый миг, когда из-за гор поднимается солнце. Я ни разу еще не уходил так далеко от Букана, и сердце мое бешено стучит, пока я бегу за черной фигуркой Дени. Мы переходим реку вброд у самого устья — по пояс в холодной воде, — потом идем вдоль черных песчаных дюн. На берегу выстроились в линию рыбачьи пироги, у некоторых нос уже в воде. Люди сталкивают пироги в волны, крепко держат веревку паруса, тот хлопает, наполняясь морским ветром. Пирога Дени в самом конце. Двое мужчин толкают ее к морю — старик с морщинистым лицом цвета меди и здоровенный негр, настоящий богатырь. С ними молодая женщина, очень красивая; она стоит на песке, волосы повязаны красным платком. «Это моя сестра, — гордо говорит Дени. — А рядом ее жених. Это его пирога». Женщина замечает Дени, окликает его. Мы все вместе толкаем пирогу к воде. Когда волна отделяет корму пироги от берега, Дени кричит мне: «Залезай!» И сам запрыгивает в пирогу. Он бежит в носовую часть, хватает шест, чтобы вести пирогу в открытое море. Ветер, словно простыню, раздувает большой парус, и пирога летит, рассекая волны. Мы уже далеко от берега. Волны хлещут через борт, я весь вымок и дрожу от холода, глядя на удаляющуюся черную землю. Как долго ждал я этого дня! Однажды Дени заговорил со мной о море, рассказал об этой пироге, а я спросил его: «Когда ты возьмешь меня с собой?» Он взглянул на меня и ничего не сказал, будто задумался. Я никому не рассказал об этом, даже Лоре, потому что боялся, что она скажет отцу. Лора не любит моря, а может, она боится, что я утону. Когда сегодня утром я уходил босиком, стараясь не шуметь, она отвернулась к стенке, чтобы меня не видеть.

Что будет, когда я вернусь домой? Но сейчас я не хочу думать об этом — как будто мне вообще не придется возвращаться. Пирога ныряет между волнами, вздымает снопы сверкающей пены. Старик с женихом привязали к бушприту треугольный парус, и яростный ветер с залива раскачивает пирогу во все стороны. Мы с Дени сидим на корточках на носу, у самого паруса, все мокрые от брызг. Когда Дени смотрит на меня, его глаза сверкают. Он молча показывает мне то на вздувшееся от прилива темно-синее море, то — далеко позади нас — на черную линию берега и очертания гор на фоне ясного неба.

Пирога скользит по волнам. Я слышу их глубокий рокот, уши мои наполнены ветром. Я не чувствую больше ни холода, ни страха. Палящее солнце искрится на гребнях волн. Я не вижу ничего, не могу ни о чем думать, кроме синей пучины, качающегося горизонта, вкуса моря, ветра. Впервые я на борту настоящего судна, и не было до сих пор в моей жизни ничего прекраснее этого. Пирога проходит фарватер, бежит вдоль рифов среди грохочущих волн и снопов пены.

Дени смотрит с носа на темную воду, словно что-то высматривает. Потом протягивает вперед руку и показывает на высокую, обожженную солнцем скалу прямо перед нами.

«Морн», — говорит он.

Я никогда не видел его так близко. Морн возвышается над морем, как валун — без единого деревца, без единой травинки. Вокруг него простираются светлые песчаные пляжи, голубые лагуны. Мы словно движемся к краю света. Над нами с криками носятся морские птицы: чайки, крачки, белые буревестники, гигантские фрегаты. Сердце мое колотится, я дрожу от волнения: мне кажется, что я плыву куда-то очень далеко, за море. Медленные валы бьются в бок пироги, вода заливает дно. Дени пролезает под парусом, берет со дна две калебасы и зовет меня. Мы вместе вычерпываем воду. Высокий негр на корме, обняв одной рукой сестру Дени, другой удерживает веревку паруса, в то время как старик с лицом индийца налегает на руль. Морская вода течет с них ручьями, но они смеются, глядя, как мы черпаем без конца прибывающую воду. Сидя на корточках на дне пироги, я выливаю воду за борт и в просвете под парусом вижу то черную стену Морна, то белые пятна пены на рифах.