Читать книгу "Дворянские гнезда - Нина Молева"

Одним из последних визитов Н. В. Гоголя в старой столице стало посещение Английского клуба на Тверской. В последних числах мая 1842 года писатель уезжает из Москвы, направляясь за границу. И на этот раз его провожают Аксаковы и Щепкин, с которыми он расстается на первой станции Петербургского тракта – в Химках. «Мы ходили вверх по маленькой речке, бродили по березовой роще, сидели и лежали под тенью деревьев; говорили как-то мало, не живо, не связно, – рассказывал С. Т. Аксаков. – Горькое чувство овладело мною, когда захлопнулись дверцы дилижанса; образ Гоголя исчез в нем, и дилижанс покатился по Петербургскому шоссе».

Но на этот раз решение было окончательным. Гоголь возвращался в Россию после шести лет странствий по Европе, после шести лет увлечения и разочарования другими странами. Возвращался навсегда, чтобы поселиться в Москве. Упиться, как он сам любил говорить, русской речью. Закончить вторую часть «Мертвых душ». Работать. Как можно больше работать.

Он не знал, как будет устраиваться, – средства по-прежнему не появились. Не подумал, что за прошедшее время друзья могли превратиться в былых друзей. Не сомневался – в Москве все решится.

Поездка пароходом к святым местам, в Палестину. Одесса. Южные степи… 5 сентября 1848 года – Москва. Но чудесная, в мягком золоте осень задержала москвичей за городом.

В нетерпеливом ожидании встреч Николай Васильевич Гоголь мчится в Петербург. Прежде всего Анози – графиня Анна Михайловна Виельгорская. Семья, в которой он, кажется, давно и окончательно стал своим. Младшая дочь – десять лет знакомства, душевных разговоров, удивительнейшего взаимопонимания.

И все равно строгая чопорность Петербурга разочаровывает. В октябре Гоголь снова в Москве. Теперь можно говорить о настоящей встрече после разлуки. Все семейства друзей его ждут. И главное – погодинское. Он бесконечно счастлив занять любимый кабинет, начать работать за ставшим привычным столом.

Плетнев напишет о нем сразу по его возвращении: «На вид очень здоров, щеголеват до изысканности». Старшая дочь Аксакова добавит: «Он веселее и разговорчивее, нежели был прежде». Сын Щепкина: «Гоголь в нашем кружке был самым очаровательным собеседником, рассказывал, острил, читал свои сочинения, никем и ничем не стесняясь». И слова его собственного, обращенного к Анози письма: «Сердце исполнено трепетного ожидания творчества».

Но с Погодиным отношения не могут по-настоящему восстановиться. После восторгов первых дней общения наступает слишком быстрое охлаждение. Живя под одной крышей, хозяин и гость избегают встреч, перестают между собой разговаривать. Все идет к открытому разрыву. Погодин заводит разговор о якобы ставшем необходимым ремонте дома. Гоголь использует предлагаемый предлог для того, чтобы отказаться от его гостеприимства. Как нельзя кстати появляется предложение четы Толстых поселиться у них.

Это давнее и не слишком близкое знакомство, начавшееся в Одессе и продолженное за границей. Супруги Толстые возвращаются после многолетнего пребывания на Западе. Собственного дома у них нет. Выбор падает на талызинскую усадьбу. Хозяева занимают второй этаж. Гоголю отводятся две комнаты первого этажа с выходом в парадные сени. Была здесь тишина, свобода и одиночество, особенно больно ранившее после веселой, многолюдной толчеи погодинского дома.

В первой комнате – приемной два дивана под прямым углом друг к другу, два стола, заваленных новыми книгами, журналами, всем, что следовало, но никак не удавалось прочесть. Несколько стульев. Топившийся чуть не каждый день камин. Зеленый, во всю комнату, ковер. Здесь было удобно, плотно притворив двери в сени, мерить комнату из угла в угол, вслух повторяя написанные строки. Толстому не раз удавалось невольно подслушивать выразительное гоголевское чтение.

В кабинете – высокая конторка: Гоголь не изменил своей привычке набрасывать рукописи стоя. Книжный и платяной шкафы. Впрочем, вещи писателя, если не считать книг, спокойно умещались на дне одного тощего чемодана: две пары ношеного белья, единственный, далеко не новый сюртук, носовые платки, пара сапог, шинель. У дивана круглый стол, на котором Гоголь переписывал – «перебеливал» свои тексты. У кафельной печки за ширмами кровать. Нехитрый холостяцкий быт, без капризов, особенных привычек, без семейного тепла. За окнами, на берегу ленивого илистого ручья Чарторыя, зеленая полоска молодого бульвара, куда Гоголь любил уходить в сумерках, бродя по главной аллее. В стороне густыми тенями располагались группки студентов Московского университета, приходивших хоть издали взглянуть на великого – в этом уже никто не сомневался! – писателя.

Специально устройством гоголевских комнат не занимался никто. Унаследованная от Талызина меблировка была сохранена. Не нашлось особого места и для «человека» Гоголя – его постель размещалась в приемной, за отодвинутой от стены спинкой одного из диванов.

В доме Н. В. Гоголь мог спрашивать еду в свои комнаты, мог подниматься к хозяевам в столовую, светлую и пустую залу. При всей расположенности к гостю, А. Е. Толстая угнетала своей сонливостью – она засыпала везде и при всех, достаточно ей было только присесть, – паническим страхом перед сквозняками и болезнями – посуда под ее собственным присмотром перемывалась и перетиралась прислугой по семи раз. Хорошая пианистка, она исполняла только духовную музыку, а единственным ее развлечением было, когда в теплые погожие дни Гоголь читал графине вслух на широком, выходившем во двор балконе. Внизу густо клубились напоминавшие Васильевку вишневые деревья. За ними виднелись службы, людские, кухни. А на месте, где стоит сегодня памятник писателю, с утра до вечера скрипел колодезный журавль. «Меньше, чем когда-либо прежде, я развлечен, – пишет Н. В. Гоголь, – больше, чем когда-либо, веду жизнь уединенную».

Впрочем, уединение талызинского дома не мешает ему в 1849 году отметить традиционный Николин день все в том же погодинском саду.

Былого непринужденного веселья не получилось – слишком изменились за прошедшие годы участники празднеств, но отношение к самому Гоголю остается восторженным. Почти ежедневно он бывает у живших по другую сторону Арбата Аксаковых. В кругу их семьи Гоголь обычно отмечает свой день рождения. В 1849 году это было в аксаковской квартире в Сивцевом Вражке (№ 30). «19 марта, – записывает С. Т. Аксаков, – я получил от него довольно веселую записку: «Любезный друг, Сергей Тимофеевич, имеют сегодня подвернуться вам к обеду два приятеля: Петр Мих. Языков (брат поэта. – Н. М.) и я, оба греховодники и скоромники. Напоминаю об этом обстоятельстве, чтобы вы могли приказать прибавить кусок бычачины».

Редко пустовала гоголевская половина и в талызинском доме. Сюда приводит Щепкин молодого Тургенева, и Гоголь говорит о своей радости познакомиться с новым ярким талантом. Навещает писателя живописец-маринист И. К. Айвазовский, профессура Московского университета, актеры, гости с Украины устраивают песенные вечера. 5 ноября 1851 года Гоголь устраивает авторское чтение «Ревизора» для труппы Малого театра. Среди слушателей Щепкин, Шумский, Садовский, литераторы И. С. Аксаков, Н. В. Берг, И. С. Тургенев. «Гоголь, – записывает Тургенев под впечатлением состоявшегося чтения, – поразил меня чрезвычайной простотой и сдержанностью манеры, какой-то важной и в то же время наивной искренностью, которой словно и дела нет – есть ли тут слушатели и что они думают». А в середине декабря 1851-го Гоголь весело уверяет Данилевского, что весной, самое позднее летом приедет к нему вместе с завершенными «Мертвыми душами».