Читать книгу "Победоносцев. Вернопреданный - Юрий Щеглов"

Собор не позволил бы Витте выдвинуть идею манифеста. Общество удовлетворилось бы августовской уступкой. Булыгинская — законосовещательная — дума не подорвала бы устои самодержавия. Хитрая уловка государя обернулась через несколько месяцев и против него, обер-прокурора Святейшего синода, и против Витте. Последний, опрокинув Победоносцева, продержится недолго. Он заплатит за лицемерие и двурушничество. Так ли не неправ Цион, нападая из Парижа на финансовые комбинации Витте?! Жалко, что жертвой окажется Россия. Но государь еще не вполне готов к тому, чтобы отказаться от Победоносцева. Николай II оставил ему надежду, но как никчемно и жалко выглядела милость! Она выглядела подачкой.

«Предоставляю себе, когда наступит благоприятное для сего время, по древним примерам православных императоров, дать сему великому делу движение и собрать собор Всероссийской церкви для канонического обсуждения предметов веры и церковного управления», — изрекал государь мысль далеко не бесспорную и отчасти даже лукавую.

Поместные соборы созывались не в благоприятное время, а по воле Божией, то есть по мере церковной необходимости. А церковная необходимость выражала внутреннюю волю и сердечные устремления народа. Летом Константин Петрович, будто не замечая царскую резолюцию, вошел в Святейший синод с предложением в довольно резкой и определенной форме — немедленно приступить к подготовительным трудам по созыву собора. Он не сомневался, что Витте нанесет ответный удар. После возвращения из Портсмута, который тогда воспринимался как триумф русской политики, Константин Петрович начал отсчет дней до отставки. Ясно, что Витте использует поражение России и личный успех для того, чтобы убедить Николая II подписать манифест и начать новую — виттевскую — эру в истории империи. Победоносцев и проектируемый созыв собора мешали ему. Собор — это торжественная демонстрация единства народа и власти — государственной и церковной, в чем и нуждалась Россия. Манифест открывал дорогу к партийной борьбе, еще большему хаосу, террору и братоубийственной бойне.

Из ведомства казенных мерзавчиков

Итак, Сергея Юльевича возвели в графское достоинство да еще с присоединением английского — географического — словца! Граф Портсмутский! А Константину Петровичу — милостивого государя из ведомства казенных мерзавчиков, как называли правительственные круги настоящие русские патриоты. Дни перед подписанием манифеста были наполнены ужасными слухами и сплетнями. Одни утверждали, что Константин Петрович послал государю ультиматум с присовокуплением прошения об отставке, другие считали, что Победоносцев и не собирался подавать прошение и что приказ царя об удалении с должности оказался неожиданностью для всех, в том числе и для Святейшего синода.

Константин Петрович на сей счет хранил молчание. Разумеется, он выше личных обид. Рано или поздно возраст заставил бы вскоре уступить место обер-прокурора новому человеку. Но кому сейчас он должен передать бразды правления? На кого Провидение возложит тягчайшую обязанность подготовить созыв собора Всероссийской церкви? На князя Алексея Дмитриевича Оболенского. Прекрасная кандидатура! Известен близостью к государю. Шталмейстер. Товарищ министра внутренних дел и товарищ министра финансов. Приспешник Витте, первый помощник при составлении всякого рода правительственных распоряжений и законопроектов. Да что он смыслит в делах церковных!

Команда Витте поражала разношерстностью. Ближайший сотрудник — Николай Иванович Вуич, кажется, зять Плеве. Котик Оболенский, бывший флигель-адъютант покойного императора и бывший штабс-ротмистр лейб-гвардии Конного полка. Поговаривали, что он составил первый вариант пресловутого манифеста. От Оболенских просто спасу нет. Все-таки недаром их Иоанн IV не жаловал. И в ту далекую пору, перед Сенатской, Оболенские вели двойную игру. Два брата очутились среди мятежников. В декабре особенно усердствовал старший. О нем Константину Петровичу немало порассказал его первый начальник обер-прокурор VIII департамента Сената милейший Василий Петрович Зубков, отсидевший за причастность к декабризму несколько месяцев в Петропавловской крепости, в двадцатом нумере куртины между бастионами Екатерины I и Трубецкого. Младшего Оболенского император Николай Павлович отпустил из-за полного бездействия и неучастия в событиях. А старший — злодей — голосовал за смертоубийство. Любопытно, в каком родстве они с нынешними?

Таким образом, как острили истинные поборники православной веры, после ухода Константина Петровича Синод будет состоять из двух Оболенских — Котика и Алешки, что, между прочим, наполовину подтвердилось, и самого Витте с его перекрещенной Матильдочкой. По-видимому, она и настаивала на специальном законе о веротерпимости. В остроте содержалась частица правды: князь Алексей Дмитриевич Оболенский мгновенно занял кресло обер-прокурора. Но это равносильно тому, чтобы к должности председателя Комитета министров присоединить еще и высшую должность в Синоде. Вот в чьи руки переходит дело всей жизни! И при каких обстоятельствах!

Витте ничего не скрывал — никаких собственных планов и амбиций — ни в придворных, ни в административных кругах, чуть ли не бахвалился всем и каждому, кто соглашался слушать:

— Я поступил достаточно благородно. Каждый знает, как трудно убедить в чем-либо императора. Если бы не я, то старик не получил бы, возможно, милостивого рескрипта и просто на другой день прочел бы приказ о том, что остается рядовым членом Государственного совета. И баста! Я просил Фредерикса лично, чтобы с Константином Петровичем поступили как можно деликатнее и чтобы его величество сам частным образом сообщил о решении.

Словам Витте верили, и жизнь показала в дальнейшем, что Сергей Юльевич не лгал. За Победоносцевым оставалось полное содержание до смерти. Кроме того, отставному обер-прокурору не пришлось покидать нарышкинское палаццо на Литейном, которое великолепно обустроил предшественник — граф Толстой. Мало того, дом по-прежнему содержался на казенный счет.

У Победоносцева не было другого выхода, как только принять последнее унижение. К сожалению, он не мог обойтись без помощи из ведомства казенных мерзавчиков. Слишком много родственников окружало Екатерину Александровну, да и ее Константин Петрович хотел избавить от излишних хлопот. Он никогда не обладал достаточными личными средствами. Ни поместья, ни иной недвижимости, ни крупного счета в банке не имел. И напрасно еврейские — по мнению Петра Ивановича Бартенева — газетиры сочиняли статьи о его баснословных богатствам.

Конюхи и пограничники

В Петергофе судьба Победоносцева обсуждалась прежде самых важных и острых положений манифеста. Витте знал настроение царя и не сомневался, что добьется искомого без особого сопротивления.

— Ваше величество, — обратился он к императору на роковом свидании, — Константин Петрович не может оставаться на своем посту, так как представляет определенное — и не к месту уточнять какое — прошедшее. Я понимаю, как сложно принять окончательное решение. Надеюсь, что оно будет бесповоротным. Слишком многое связано с его именем. Ум, образование, заслуги перед отечеством вынуждают подойти к устранению Победоносцева с должности весьма осторожно. Но участие его в правительстве отнимает всякую надежду на водворение в России новых порядков, требуемых временем.