Читать книгу "Под Баграмом - Владимир Быков"

Помню проводившуюся зимой операцию в зелёной зоне. На минах подрывалось много техники. Я лично видел подорвавшийся советский танк буквально в сотне метров от границы города.

Чарикар, как говорилось, стоял у подножья гор, хотя хребты там плавно на протяжении нескольких километров понижались к плато. Не думал, что городу может что-либо угрожать от природных явлений в горах, но один раз до города дошёл сель, вызванный то ли таянием снега, то ли дождями в горах, грязе-каменный поток прошёл по нескольким улицам, запрудил их и в нескольких местах перекрыл Кабульскую автотрассу плотинами высотой до 1,5–2 метра. Движение было приостановлено, и бульдозерами пришлось долго расчищать трассу и улицы.

Но крепче всего засели в памяти обстрелы мятежниками Чарикара. В июле-сентябре 1983 года обстрелы города из миномётов велись почти ежедневно, за день на город падало от нескольких штук до нескольких десятков мин. Они попадали то в дом, то в школу, то в мечеть, рвались на улицах, в расположении царандоя. Получали ранение, гибли не только солдаты, но прежде всего мирные люди, дети. Мы, советники, ездили тогда в Чарикар на открытом БТР-40, сделанном на базе машины времён Отечественной войны ЗИС-5 и, проезжая по центральной улице, видели, как мина упала и разорвалась прямо на базаре. Методичные миномётные обстрелы изнуряли, деморализовывали и население, и власти, и нас.

Что мы могли им противопоставить? Стреляли в ответ из миномётов. Иногда провинциальное руководство ездило вместе со мной в советские части, просило применить артиллерию для подавления миномётных точек противника, некоторые из таких просьб удовлетворялись. Но вся эта стрельба была малоэффективной. Когда начинался обстрел города, оперативники посылали своих людей в зелёную зону, разузнавали, откуда ведётся огонь, и мы потом вели туда ответный огонь, но, думаю, он почти на все 100 % был бесполезным. Дело в том, что партизаны часто меняли огневые позиции, перевозя миномёт на ишаке либо автомашине. Так что к нашей стрельбе полностью подходил суворовский афоризм «Пуля — дура», партизаны же были в лучшем положений — их целью был город, здесь даже и «дура» куда-нибудь, да попадала.

Миномётные обстрелы Чарикара продолжались до самого моего отъезда на Родину. И даже проводы напоминали о них: среди провожавших был офицер царандоя, контуженный при взрыве мины, и его перекошенное контузией лицо было моим последним Чарикарским воспоминанием.

Фракционная борьба

Согласно статье 4 действовавшего тогда временного конституционного акта — «Основных принципов Демократической Республики Афганистан», «НДПА — авангард рабочего класса и всех трудящихся страны — является руководящей и направляющей силой общества и государства… является последовательным защитником подлинных интересов народа… руководит борьбой всех народов Афганистана за создание нового, справедливого общества, свободного от эксплуатации человека человеком».

Упоминавшиеся мной фракции «хальк» (народ) и «парчам» (знамя) в НДПА — это что-то похожее на наших большевиков и меньшевиков. Если очень приблизительно — то к «парчам» принадлежали люди более образованные и более состоятельные, а к «хальк» — менее состоятельные и менее грамотные. Суть их программных и тактических различий я так до конца и не понял. Формально в то время партия считалась единой, но недоверие, вражда, стремление любым способом насолить противоположной фракции присутствовали постоянно.

Помнится такой случай. Рано утром, когда мы с милицией уходили на операцию в один из недалёких кишлаков, во дворе взорвалась граната, два солдата получили ранения. Меня настойчиво убеждали, что это сигнал мятежникам о начале операции и что граната брошена из окна кабинета начальника политотдела милиции — халькиста. Здесь пригодился мой опыт следователя. Пошли в кабинет. Оказалось, что там открывается одна створка окна у левой стены, причём открывается вправо, образуя у стены щель сантиметров 40. Бросить в такое отверстие что-либо с размаха вообще невозможно. Можно бросить левой рукой, размахнувшись не из-за плеча, а снизу, но брошеный камень падает недалеко от стены здания, а до места взрыва гранаты метров 20. Мои информаторы, поэкспериментировав бросать камни, успокоились — взрыв гранаты, как выяснилось, был следствием неосторожности солдата.

Поскольку в «моей» провинции руководство было парчамистским, а руководство МВД в Кабуле — халькистским, для нас эти фракционные различия означали серьёзные дополнительные трудности. МВД не только плохо помогало оружием, боеприпасами, но всячески ставило палки в колёса провинциальному руководству и командующему царандоя.

Очень сложные отношения были между провинциальным комитетом НДПА и отделом ХАД, хотя первые лица и там, и там были парчамисты. Взаимные жалобы и претензии разбирал бывший тогда секретарём ЦК НДПА Наджибула и пригрозил обоим снятием с постов, если не прекратят вражду. Только в конце командировки я из некоторых брошенных вскользь фраз понял, что, хотя начальник ХАДа формально числился в парчамистах, он в последнее время сильно сочувствовал халькистам, что и было причиной коллизий.

Халькистское командование Баграмской авиабазы фактически не признавало парчамистское провинциальное руководство. Попытки партийных советников как-то свести их вместе и примирить — ни к чему не приводили.

Помню ещё одну интересную ситуацию, уже не связанную с фракционной борьбой. В связи с длительным отсутствием командующего царандоя исполнять его обязанности должен был его заместитель — толковый, опытный офицер. Секретарь же провинциального партийного комитета и губернатор неоднократно говорили мне, что его нельзя оставлять за командующего, что он, мол, не надёжный. Потом выяснилось, что этот человек, как кадровый полицейский, до апрельского переворота 1978 г., когда члены НДПА были в подполье, выполняя служебные обязанности, вёл розыск скрывавшегося от властей нынешнего секретаря НДПА в одной усадьбе и тот вынужден был спрятаться в куче кизяка. Вёл он розыск и губернатора, когда тот был на нелегальном положении.

Говоря о фракционных распрях, должен заметить, что их, безусловно, использовал противник, всячески подогревая, раздувая через свою агентуру. Иногда эти распри, думаю, инспирировались партизанской агентурой, а то и прямые её дезорганизующие действия просто прикрывались фракционными коллизиями.

О языках и переводчиках

Трудно работать за границей, не зная местного языка, а в боевой обстановке — особенно. Надо действовать быстро, а вместо этого получается длинный диалог: твой вопрос, потом его перевод, потом ответ, потом его перевод и т. д. Переводчиками у нас были офицеры милиции из Таджикистана, Узбекистана. Те из них, кто владел «дари», в целом справлялись с переводом. Второй же государственный язык Афганистана «пушту» они не знали совершенно. Да и дари некоторые переводчики, особенно узбеки, владели неважно. Из-за незнания языка я постоянно чувствовал недостаток необходимой для работы информации, не говоря уже об информации, касающейся обычаев, истории, быта страны.

Бывали и казусы из-за неправильного перевода. Как-то через переводчика ко мне обратился начальник одной из служб царандоя. Суть его обращения была переведена мне так: «В службу добавили штаты, а размещать дополнительных сотрудников негде. Мы запросили начальство в Кабуле как быть, оттуда ответили: вместе с советниками составьте проект и стройте здание». Я говорю переводчику — здесь что-то не так, не может быть, чтобы меня плюс ко всему другому сделали ещё проектировщиком и строителем. Переводчик долго ведёт с афганцем уточняющий разговор, а потом смущённо делает новый перевод, из которого следует, что штаты в службу действительно добавили, но не было функциональных обязанностей для новых сотрудников, они запросили Кабул, а оттуда ответили, что составьте, мол, обязанности вместе с советниками.