Читать книгу "Опыт путешествий - Адриан Антони Гилл"

И только тогда вы поймете, что самая большая ущербность человеческой натуры заключается в том, что человек не помнит своего детства. Не помнит свои первые слова, первые шаги. Не помнит, как впервые попробовал шоколад или заснул на руках у отца в темной кухне. Но надо помнить о том, что все это произойдет, и все это уже происходит с вами.

II

Мудрый человек однажды сказал (собственно, это был Билли Кристал в фильме «Когда Гарри встретил Барри»[19]): «Вся философия, в которой нуждается человек, сосредоточена в „Крестном отце“». Там есть своя притча на каждый случай.

Я пишу эти строки ранним утром в Нью-Йорке. Сейчас так рано, что ночь еще не понимает, что она кончилась. Мне не спится. Когда я летел через Атлантику, то думал: «По крайней мере меня не станет среди ночи будить ребенок, который описался или у которого режутся зубки». А теперь я не могу заснуть, потому что мое тело думает, что оно еще дома и его в любой момент может разбудить детский плач.

«Крестный отец». В самолете я в очередной раз пересмотрел третью часть фильма. Можете себе представить, насколько хуже были другие фильмы.

Все начинается с монолога. Старый Майкл говорит: «Единственное богатство на земле — это дети». Не семья, а дети. Все остальное — прах и пыль. С детьми не могут сравниться ни кузены, ни племянницы и племянники, ни крестники и таксы. И «Крестный отец» — это история о том, почему не стоит иметь детей. Внутри каждого отца сидит дон Корлеоне. Пока не станешь отцом, не поймешь, насколько твое поведение будет зависеть от страха и чувства мести. Весь сладкий PR, все эти надписи на почтовых открытках и оберточной бумаге говорят, что любовь — телячьи нежности. Но на деле это страх и гнев.

Газеты полны публикаций о том, как детям не позволяют играть, выходить на улицу, а их жизни напоминают жизнь заключенных, имеющих право только на посещение таких же, как они, сидящих под домашним арестом детей. Никто не пинает мяч на дороге, жалуется газета Daily Mail, и не болтается на пыльной улице с веточкой в руках. Смысл этих публикаций заключается в том, что мы до дрожи боимся за наших детей. Но это лишь часть проблемы. Но больше всего родители боятся того, что случится с ними самими, если их дети получат травму или погибнут. Какой коктейль разъедающих эмоций придется им пить каждый день до самого конца дней? Внутренний Крестный отец попадает в наш дом вместе с аистом. Во всех нас сидит внутренний capo di tutti capi[20]. Вы не подозреваете о его существовании до тех пор, пока не увидите своего ребенка побитым или расстроенным.

Я ясно помню тот день, когда моя старшая дочь пришла из детского сада и тихо села на край кроватки, склонив подбородок к груди и сжимая в руках варежки. Что-то случилось. Выудить из четырехлетнего ребенка это так же трудно, как сортировать сырую шерсть. Наконец, губы задрожали, она зарыдала и, всхлипывая, сообщила, что ее обижают. Нарисованная ею картинка рыбки порвалась, а две девочки, которых она считала своими подружками, смеялись над ней и перешептывались, не посвящая ее в свои тайны.

Я почувствовал, как внутри все похолодело, и приготовился к бою. Я никогда не верил, когда обвиняемые на суде говорили, что им на глаза упала красная пелена, и они не понимали, что творят, пока не оказывались посреди лужи крови и горы костей. Теперь мне это понятно и очевидно, как после приема новокаина. Меня трясло от гнева библейской силы. Я был зол, раздражен, выведен из себя, разгневан. Большую часть своей сознательной жизни я фиксировал несчастные случаи. Но это чувство было мне незнакомо. Я бы убил этих девочек. Без сомнений, без сожаления, не боясь последствий. Но вначале придушил бы и содрал кожу с их домашних животных. Нарезал бы их дедушек и бабушек на отбивные. Надругался бы над их любимыми персонажами комиксов. И если все, что я говорю, вызывает у вас усмешку (и кажется преувеличенным), то хочу подчеркнуть — я действительно это чувствовал.

Пугающим было не столько желание расправиться с малолетними детьми, сколько то, что это желание взялось ниоткуда. Это было желание моего внутреннего Крестного отца. Желание защитить своих детей древнее, чем сам человек.

Инстинкт охотника, предохранявший мою ДНК от того, чтобы она попала на завтрак к саблезубому тигру, остался неизменным. И чтобы вызвать его к жизни, достаточно неудачного дня в жизни моей четырехлетней дочери.

Той ночью я не мог заснуть, пытаясь прийти в себя. Меня поразило, сколь быстрым и всеохватывающим было это чувство. Как за мгновение испарились результаты десяти тысяч лет культурного и социального развития человечества. Еще я думал о том, как же справлюсь с предстоящими тридцатью годами взросления моего ребенка. Что буду чувствовать, если случится что-то действительно серьезное, если мою малышку по-настоящему обидят? Что я буду делать, когда какой-нибудь подонок разобьет сердце моей дочери?

Этот психический террор подстерегает каждого родителя. У вас нет возможности подвести итог, обратиться в суд, отказаться от дальнейших потерь и выйти из игры, как на бирже. Если случается что-то ужасное, вы взорветесь подобно атомной бомбе. Ради своего ребенка вы можете уничтожить весь мир. Конечно, это выглядит страшно и жутко. Но следующее, что случается в вашей жизни, это телефонный звонок. В трубке раздается голос незнакомого вам мужчины, который, еле сдерживая себя, сообщает, что его девочка подралась сегодня с вашей дочерью, которая назвала его дочку рыжей и не позволила ей играть с кукольным домиком. И теперь ему приходится успокаивать маленькое, потерявшее всякую надежду существо, мир которого рухнул. И, наполовину умоляя, наполовину угрожая, он спрашивает, что вы намерены делать по этому поводу?

И вы думаете: «Господи, соберись. Посмотри в будущее». И ты отвечаешь беззаботно: «Мне жаль. Но они же дети. Завтра моя дочь будет вести себя по-другому. Даю вам слово». Вы кладете трубку и давитесь от смеха. В вас нет сочувствия, нет братского понимания: «Я знаю, через что тебе пришлось пройти, приятель. Я сам не мог заснуть из-за слез в ее глазах».

Ты просто думаешь: «Да она и на самом деле рыжая! А чего ты хотел?» И от этих мыслей становится стыдно.

Сейчас моей дочери 17. Когда она идет куда-нибудь, я даю ей деньги. Требую, чтобы она не выключала телефон и была осторожна. Я говорю это каждый раз, а у нее на лице появляется улыбка, которая успокаивает меня и которой дочь всегда улыбается мне с тех пор, как она это заметила. То, что я хочу сказать, на самом деле означает: «Будь осторожна, потому что ты берешь с собой самую изящную и опасную вещь из тех, что у меня есть. Смотри по сторонам. Не садись в машины, за рулем которых сидят мальчики. Не пей по темным углам или на улице. Не бери ничего и не верь незнакомцам». Потому что ты пока не знаешь о той доисторической бомбе, которая заложена во мне. Никто никогда не говорил, что такое быть родителем — испуганным, злым, постоянно преследуемым страданием, избавиться от которого невозможно.