Читать книгу "Зияющие высоты - Александр Зиновьев"

Перед уходом Мыслитель небрежно попросил у Претендента триста рублей до получки. Знаем мы эту получку, подумал Претендент. Но деньги дал и тем самым зажал Мыслителя в кулак на три сотни крепче. Лежа в кровати. Претендент мечтал о ляжках Супруги (везет же этому балаболке!) и говорил своей тощей и злой жене, что с идеей выдвижения Клеветника он поторопился. Клеветник фигура, время сейчас неопределенное, вдруг проскочит. Тогда-то он с нами церемониться не будет Всем шею свернет. Он всех нас считает дураками и проходимцами. Нет, нас не проведешь. Надо поговорить с Академиком. Этот хитрый маразматик подыхает от зависти к Клеветнику. Он провалит его в два счета. И Претендент успокоенный захрапел. В последнее мгновение он живо представил себе еще нестарую вахтершу и подумал, что об этом надо подумать. По дороге домой на государственную дачу Супруга сказала Социологу, что если уж из двух зол выбирать меньшее, то предпочтение она отдает Претенденту, а не Клеветнику.

ЗАЯВЛЕНИЕ ХУДОЖНИКА

Художник написал в Институт длинное письмо о деятельности так называемого "художника" Мазилы и обращал на нее самое серьезное внимание. Он писал, что работ Мазилы никто не понимает. У него часто бывают иностранцы и распускают клеветнические слухи, будто Мазила - гений. Бывают и некоторые наши так называемые "интеллигенты" и поддерживают эти непроверенные Комиссией слухи. Не случайно же те, кто не считает, что Мазила гений, у него не бывают. А их подавляющее большинство. Общеизвестно, что Мазила пьяница, наркоман, бабник, гомосексуалист, лесбиянец, фарцовщик, спекулянт, деляга, хапуга. Художник настаивал особенно на том, что Мазила совсем не гений, и просил принять в связи с этим срочные меры.

ДОКЛАД СОТРУДНИКА

У Ларька все знают, кто я такой и какие преследую цели. Поэтому со мной все до такой степени откровенны, что невозможно установить правду. Очевидно, они считают, что если сотрудник не скрывает, кто он, то он не на работе, и ему можно говорить все, что угодно. Кроме того, имеется прочная историческая традиция ибанской интеллигенции быть наиболее откровенными именно с теми, с кем вообще ей не следовало бы общаться. И проблема заключается для нас не в том, чтобы добыть сведения, а в том, чтобы отобрать кое-что ценное в неудержимой лавине слов. Причем, они говорят и говорят без удержу и без конца все одни и те же общеизвестные и трижды пережеванные истины. А поскольку в нашем деле истина есть лишь то, что ново и добыто с трудом, исследование интересующей нас проблемы сталкивается здесь с большими трудностями. Чтобы преодолеть эти трудности, надо добиться того, чтобы испытаемые научились держать язык за зубами и скрывать свои злонамеренные мысли.

О ПРЕДВИДЕНИИ

Научные законы суть средства усмотреть закономерность в реальном, а не только в кажущемся хаосе событий, писал Шизофреник. В применении к социальным явлениям это ассоциируется с двумя вопросами: 1) что творится; 2) что будет. Первый сводится ко второму. Задавая этот вопрос, мы тем самым вовсе не хотим еще раз услышать о фактах, которые нам известны и породили вопрос, или об аналогичных им фактах, а хотим узнать, будет или нет это твориться далее, будет еще хуже или нет, кончится это когда-нибудь или нет, будет это расширяться или нет, в частности - коснется это нас или нет, коснется это других или нет, - т. е. мы хотим узнать, что будет. Так что вопрос о закономерности событий так или иначе сводится к вопросу о возможности их предвидеть.

Но предвидение предвидению рознь. Одно дело - предвидеть, например, то, что такого-то числа такой-то самолет потерпит катастрофу в таком-то месте. Предвидеть такое событие с помощью научных законов невозможно. Причем, если бы это было возможно, то тогда, надо думать, люди приняли бы меры к тому, чтобы оно не произошло, и тогда тем более его нельзя было бы предсказать. Такое событие могут предсказать люди, например, положившие в самолет бомбу. Но это не есть научное предвидение. Другое дело предвидеть, например, то, что случаи авиационных катастроф будут учащаться. Здесь речь будет идти уже не об отдельном эмпирическом событии, а о некоторой тенденции в сложном сплетении обстоятельств. Теперь не всякий отдельный рейс самолета подведешь под это предсказание, и не так-то легко принять меры, элиминирующие эту тенденцию. Социальные законы как раз и относятся к числу таких, которые дают возможность предсказывать нечто о тенденциях массовых событий и высказывать нечто перспективное об отдельных событиях лишь с этой точки зрения. Знание их дает возможность выработать более или менее эффективную ориентацию в потоке событий жизни, выработать стратегию жизни или хотя бы размышлений о ней. То, что обычно называют умом в житейских делах, есть некоторый навык ориентации в жизни, складывающийся на основе интуитивного и фрагментарного понимания социальных законов. Социологическая теория, о которой я говорю, есть лишь выявление интуиции.

ЛИТЕРАТОР

Сначала Литератор сочинял посредственные клеветнические стихи. Популярностью пользовался его цикл "Свободолюбивые мотивы":

Не был ты где бы,

Скука и мразь.

Липкое небо.

Топкая грязь.

Потом он своевременно осознал и исправился. И стал писать правдивые талантливые высокохудожественные сочинения. После снятия старого Заведующего Литератор опубликовал "Исповедь подлинного художника", ставшую манифестом ибанских прозаиков нового времени:

Все ошибались понемногу

Когда-нибудь и как-нибудь.

И даже я с большой дороги

Мог не на ту тропу свернуть.

Но основательно проверен,

Отныне равный среди нас,

Я воспевать, как все, намерен

Роль личности. Тьфу, извиняюсь. Масс.

Получив крупный гонорар, Литератор добился задания за государственный счет объехать все страны и рассказать подлинную правду. На днях он вернулся и тут же обзвонил всех знакомых и незнакомых. Позвонил и Мазиле. Старик, сказал он, жажду тебя видеть. Мне нужно с тобой посоветоваться по одному очень важному для меня делу. Мазила сказал, приезжай, и Литератор появился в мастерской в сопровождении двух девиц, трех баб и четырех женщин.

Привет, старик, сказал он и трижды обнюхал Мазилу. Рад тебя видеть. Ты прекрасно сохранился. Ну, как тут? Ты, конечно, слышал, я только что оттуда. Живут, сволочи. Барахла сколько угодно. Вот взгляни на меня. Ну как? То-то! И стоит все это гроши. Смотри любые фильмы. Пиши, что хочешь. Не то, что тут, брат, не развернешься. Там ходят слухи, что ты уезжаешь. Давно пора. Там тебя ждут. Покажи, что новенького сделал. Литератор бегло скользнул взглядом по работам Мазилы, зевнул и сказал, что он там всего такого насмотрелся по горло. Не понимаю, говорил он, чего наше начальство боится, как бы мы дров не наломали. Мы ведь все бездарны. И ты тоже. Не обижайся, это я любя. А бездарность всегда за. Поломается немного, но рано или поздно будет за. Настоящий же талант ни за, ни против. Ему просто наплевать на их игрушки. У него свое никому не нужное дело. К тому же его все равно сожрут друзья. Ты представить себе не можешь, что тут творилось, когда я опубликовал "Поэму о долге". Эта банда посредственностей готова была разорвать меня в клочья от черной зависти. С трудом добился выдвижения ее на премию. Не дадут, подонки. Извини, старик, я больше не могу тебе уделить времени, дела. И забыв в мастерской последний номер Журнала, Литератор испарился вместе с девицами, бабами и женщинами.