Читать книгу "Звездный билет - Василий Аксенов"

– Да делайте то, что начали. Я вижу, систему вы ужесобрали. Ставьте опыт, но никому не говорите о результатах. Обнародуете ихпосле защиты.

– Андрей Иванович!

– Не надо пафоса, Витя. Не люблю я таких восклицаний,как в пьесах.

– Я тоже не люблю, но… Как я смогу защищатьдиссертацию, если узнаю сегодня, что выводы не правильные? Наше дело… я говорюо деле, которым мы занимаемся…

– Вы думаете, выводы вашей диссертации будут сразуиспользоваться в нашем деле? Пройдет много времени, пока их начнут внедрять итысячу раз еще проверят. А вы месяца через два после защиты опубликуете вотэто, – он щелкает пальцем по синей тетрадке, – и все заговорят:мыслящий кандидат наук, многообещающий, мужественный, аналитический…

– Курс цинизма я проходил не у вас, – говорю ямрачно.

– Все дело в том, Витя, что вы гораздо больше многихдругих достойны называться кандидатом наук. Сколько вам можно ещетянуть? – сердито говорит шеф и направляется к двери.

– Андрей Иванович! – останавливаю я его. – Выбы как на моем месте поступили? Вы бы зажали свою мысль, пошли бы противистинных интересов нашего дела ради какого-то фетиша? С минуту шеф смотрит наменя молча.

– Друг мой Витя, не говори красиво, – произноситон потом и с саркастической миной исчезает.

Шеф ненавидит громкие слова и очень тонко чувствует фальшь,но сейчас он сам сфальшивил и поэтому злится. В самом деле, мы с ним сыграликакой-то скетч из сборника одноактных пьес для клубной сцены. Он играл рольстаршего и умудренного друга, а я – молодого поборника научной правды. Спервых же слов мы оба поняли, что играем дурацкие роли, но в этой игре мыискали нужный тон и, может быть, нашли бы его, если бы не мой последний вопрос.С него так и закапала патока. По ходу пьесы шеф должен был бы подойти, положитьмне руки на плечи, этак по-нашему встряхнуть и сказать: «Я в тебе не ошибся».

Сейчас я поставлю этот чертов опыт. Плевать я хотел насарказм шефа и на все фетиши на свете. С этого дня я совершенно самостоятелен всвоих поступках. Я вам не прибор какой-нибудь.

Фетиш! Этот фетиш даст мне кандидатское звание, уверенностьв себе и лишних пятьсот рублей в месяц. Сколько еще можно тянуть? Через двагода мне будет тридцать. Это возраст активных действий. После тридцати очеловеке уже могут сказать – неудачник. Тридцатилетние мужчины –главная сила земли, они действуют во всем мире, осваивают Антарктиду и верхниеслои атмосферы, добиваются лучших результатов во всем, женщины очень любяттридцатилетних, современные физики к тридцати годам становятся гениями. Нужноспешить, чтобы к тридцати годам не остаться за бортом. Тридцатилетние… Разнымиделами занимаются они в мире. И наряду со знаменитостями существуют невидимки,которые не могут рассказать о своем деле даже жене. Мы (я имею в виду ученыхнашей области) тоже невидимки. Врач, казалось бы, самая скромная, будничная профессия.Но врач космический – это уже что-то. А рассказать никому нельзя. Мое имядо поры, до времени не будет бить в глаза с газетных полос, но о нашем деле,когда мы добьемся того, ради чего работаем, закричат все радиостанции мира.Когда я слышу это «бип-бип-бип», у меня дыхание останавливается. Я представляюсебе тот момент, когда ОТТУДА вместо этих сигналов раздастся человеческийголос. Это будет голос моего сверстника.

Главное – это то, о чем я никогда не думаю, это то, чтоя иногда чувствую, когда лежу на подоконнике и смотрю на кусочек неба, похожийна железнодорожный билет, пробитый звездным компостером, Я встаю, иду к камереи делаю то, что нужно для ее подключения к системе. Эх, Димка, бродяга,привести бы тебя сюда! Как ты смеешь презирать мою жизнь? Как ты смеешьговорить, что я всю жизнь жил по чужой указке? Был бы ты постарше, я бы ударилтебя тогда. Трепач! Все вы трепачи!

Итак, для постановки опыта все готово. Шурочка будетпотрясена, когда узнает, что защита откладывается на неопределенное время.

Я устал от этих бесплодных раздумий. Хожу по лаборатории,руки в карманах. Выглядываю в коридор: нет ли там Илюшки или моего другаБориса?

Никого нет. Снова подхожу к камере и вынимаю монетку. Орелили решка? Так делает всегда эта гоп-компания. Подбросят монетку один или трираза – и порядок. Голову себе особенно не ломают. Орел – ставлю опыт!Решка – нет!

Честно говоря, я немного умею крутить так, чтобы получалосьто, что нужно.

– Витька, что ты делаешь? – изумленно восклицаетза моей спиной Борис.

Он стоит в дверях и с тревогой смотрит на меня. Монеткападает на пол и укатывается под холодильник.

– Пойдем покурим? – говорит Борис участливо.

– Не мешай работать! – ору я. – Что это заманера входить без стука?

Выталкиваю его в коридор, плотно закрываю дверь, подхожу ккамере и соединяю ее с системой. Пусть теперь все это щелкает, мерцает,качается и гудит.

Что это здесь – кухня алхимика или бутафориямарсианского завода?

Надоедает в конце концов глазеть на непонятные вещи. Пойдуискать Илюшку.

Полтора часа с ним можно говорить о богатырской команде«Адмиралтеец».

***

– Виктор, ваш брат просит вас к телефону! – кричатмне снизу.

Я спускаюсь и беру трубку.

ДИМКА. Витя, мы уже на вокзале.

Я. Попутный вам в…

ДИМКА. Мы едем в Таллин.

Я. Почему в Таллин? Вы же собирались в Ригу.

ДИМКА. Говорят, в Таллине интереснее. Масса старых башен… Аклиматические условия одинаковые.

Я. Понятно. Ну, пока. Привет всем аргонавтам. Вчера мы долгоразговаривали с Димкой, чуть не подрались, но все-таки договорились писать другдругу до востребования. А ночью он пришел ко мне, сел на кровать и попросилсигаретку.

– Маму жалко, Витя, – сказал он басом. – Тыуж постарайся все это… сгладить как-то.

Я молчал.

– Виктор, скажи ей… Ну что со мной может случиться?Смотри. – Он вытянул руку, на ладони его лежал динамометр. –Видишь? – Он сжал пальцы в кулак и потом показал мне стрелку. Она стоялана 60. – Что со мной может случиться?

– Извини меня, Дима, я же не знал, что ты выжимаешь 60.Теперь я вижу, что с тобой ничего не может случиться. Ты раздробишь головулюбому злоумышленнику, посягнувшему на твой пояс, набитый золотыми динарами. Амама знает, что ты выжимаешь столько?

Димка встал. Всю последнюю зиму он возился с гантелями,эспандером и динамометром. Рельеф его мускулатуры был великолепен.