Читать книгу "Нелюди Великой реки. Полуэльф - Андрей Лавистов"

— Да ладно, чего там… — Я задумчиво посмотрел на Глоина: — Протокола не писали, что ли, перед тем как дверь опечатать?

— Писали, конечно, — вздохнул Глоин, — я же говорю: по пьяни придумалось. Все равно заново писать бы стали, сверили бы протокольчики да и недосчитались бы кое-чего, повязали бы тебя, потом меня…

По пьяни, не по пьяни, но гном смотрел на меня выжидательно, надеясь, видимо, что я прямо сейчас придумаю, как войти в опечатанную комнату. Пришлось его разочаровать:

— Забудь — и считай, что у тебя отпуск. — Я как можно тверже посмотрел гному в глаза: — Пока тварь не добудут да изумруды не найдут, ничего не выйдет…

— Отпуск, отпуск… — немедленно забухтел недовольный гном. — И кто только слово такое поганое выдумал? У казад никогда не было отпусков. И не будет, пока мир этот окончательно не сойдет с ума. Вот вроде эльф, а туда же, нахватался людских словечек — отпуск ему, понимаешь!

Хоть плачь, хоть смейся — гном эльфа людскими понятиями попрекает.

А ведь что-то в этой ситуации не так. Точно! Не так то, что неясно, как изумруды с четверкой братьев связаны. Братья-то, скорее всего, колдуны. И оборотни. Как колдунам, им эти изумрудики ой как нужны для их гнусных целей. А каких целей, кстати, — непонятно. А нужны ли изумруды оборотням — не знаю. А может, нужны. Может, коллекционируют.

А доппельгангерам изумруды тоже нужны. И братьям-близнецам или двойникам. Стоп, стоп, стоп!

— Глоин, — позвал я вполголоса ругающегося гнома. — А охотники в городе есть? Чтобы тварь завалить, одного Ивана Сергеевича не хватит!

— Охотник был, Коля Веретено, но погиб месяца два как… А с чего ты взял, что Иван Сергеевич напрягаться будет? У него знаешь сколько народу под началом? И все стрелки.

— Народу, может, и много, а толку с них чуть… — решил я просветить гнома о положении дел в городе, где сам находился неполные сутки. — Пойду наймусь охотником к Ивану Сергеевичу. Попробую тварь изловить. Может, премию получу — деньги нужны…

— Не ходи к Ивану Сергеевичу, Петя, — вздохнул Глоин, — сегодня, по крайней мере. Ты ж спал как сурок. Даже не представлял себе, что эльфы так дрыхнуть могут… Ночью стрельба была. А у нас городок тихий. И Дурное болото от нас далеко… Этот, из контрразведки, Ивана Сергеевича, наверное, во все дырки имеет, прости Отец Гор душу мою грешную… Так что настроение у Ивана Сергеевича с утра очень приятственное будет.

— Ну, раз оно такое приятное будет, так мы подпортим, за нами не заржавеет!

С такими оптимистическими словами я скатился с кровати и побежал во двор: душ с утра в нормальной душевой — это не ведро ледяной воды у колодца в аборигенских городах и весях.

* * *

Гномский завтрак — испытание для нормального желудка, но кофе по-турецки Глоин сварил неплохой. Правда, сразу сахар положил. Хорошо еще, что тростниковый, а не свекольный. К кофе у Глоина были бутерброды. Гномский бутерброд — это такой огромный ломоть хлеба и многоэтажная конструкция из зелени, ветчины, сыра, помидоров, огурцов и майонеза. Особым шиком среди гномов считалось составить бутерик так, чтобы он напоминал родовую гору в разрезе. Ветчина символизировала базальт, сыр — гранит… Или помидоры — гранит? А что, гномы шутники еще те… Короче, каждый продукт, вплоть до текучих вроде майонеза, что-то символизировал. Гостеприимные гномы, и такие тоже встречаются, могут настругать правильный бутерброд за минуту, а затем с простительной гордостью предложить его гостю. Глоин провозился не дольше. Затем он, особо не напрягаясь, в одиночку вынес кухонный стол во дворик, накрыл стираной, но неглаженой скатертью (чего с холостяка взять!), сверху водрузил блюдо с бутербродами и что-то вроде мангала, очевидно самодельной конструкции. На конструкцию водружался металлический поддон с песком, а уж на него — турка невероятных размеров.

Печенья и пирожных к кофе не было, так что кофе с сахаром пошел на ура. Кто больше всего любит сладкое? Школьники, солдаты, заключенные и… нелюдь, конечно.

А Глоин мне местные реалии раскрыл — оказывается, во время чрезвычайного положения передвижения по городу пешком в одиночку запрещены. Так что Глоину придется меня подвозить к участку. И обратно отвозить — пусть за водителя поработает, развлечется да от пьянства отойдет.

* * *

У гнома был багги, которым он, похоже, гордился. И ему явно доставляло удовольствие наблюдать за работой установленного в открытую мощного мотора. А уж дополнительных фар на этой небольшой, в общем, машинке было до фига. Такой люстрой всю дорогу до Ярославля осветить можно. Мы выехали на центральную улицу Сеславина, которая так и называлась, без особых изысков, Центральной, и уже почти приблизились к участку, как из перпендикулярно расположенного переулка выскочил камуфлированный «виллис» с тремя военными. На борту номер и герб Ярославского княжества, пулемет на турели. Выехал и перегородил нам дорогу, затормозив прямо перед нашим носом. Я бы точно вляпался, на тормоз бы нажал — и въехал бы прямо в борт идиотам, даже сомнений никаких, но Глоин, коротко выругавшись, лишь даванул на газ и, вывернув руль, заложил крутой вираж, пронесясь в каких-то миллиметрах от военного внедорожника. Мастер-гонщик, блин! Гномы вообще хорошо в технике разбираются, водители первостатейные, а тут, конечно, высший пилотаж — газ вместо тормоза!

— Кто вас ездить учил, придурки! — Ярости Глоина не было границ. Он встопорщил бороду и прожигал взглядом военных из «виллиса». Их было трое — все молодые парни, даже унтер-офицер казался мальчиком лет семнадцати. Вообще говорят, что в таких маленьких гарнизонах, в тихих городках, можно прикупить чин — не офицерский, конечно.

Можно за пятьсот-семьсот золотых прямо из «учебки» прыгнуть на сержанта. А если учесть, что жалованье военным выплачивается неплохое, да то, что сержант имеет власть не меньшую, а в каких-то делах и большую, чем офицер, то такая покупка — ужасно выгодное вложение денег. Молодой унтер, значит, и два его прихлебателя — или ошибаюсь?

Солдатики своим положением не смутились, пулеметчик за турелью направил прямо мне в грудь ствол ПКБ — вот зачем он это?

Сержант, явно красуясь, крикнул задорным юношеским баритоном, указывая на меня пальцем:

— Что, Глоин, не дотерпел до сорока четырех?

Оба рядовых дружно захохотали. Начинается. Как увидят меня, так и начинается. Может, у военных у самих что-то не в порядке — всегда об одном и том же? А ведь «у кого чего болит, тот о том и говорит». И в драку с ними не полезешь — пристрелят, ссылаясь на чрезвычайное положение.

Я в таких случаях пользуюсь именно такими вот детскими присказками — «у кого чего болит…», «кто как обзывается…»… Действует хорошо, заводит. А иногда и молчу — особенно когда на меня ствол пулемета направлен.

Глоин, конечно, молчать не собирался. Он высказался сперва на двергском — неплохо для начала, видно, что ругаться умеет, а затем перешел на русский. Унтер и солдатики много нового узнали о себе и своих отношениях с уставным обмундированием в пределах казармы…