Читать книгу "Принц и паломница - Мэри Стюарт"

И вот теперь наконец они молились, преклонив колена перед изображением святого Иеронима в алом одеянии с прирученным львом у ног: Ансерус, закрыв глаза и шевеля губами, всем существом устремившись в молитве к святому, а дитя Алиса с юным, ангельски нежным лицом – устремив серые глаза к Господу.

«Интересно, – думала она, – когда созреют фиги на дереве под окном? Ящерицы взаправду были смешные. А как они прыгали вместе и извивались! Интересно, они рожают детей обычным путем или откладывают яйца, как тритоны в пруду у нас дома? Откладывать яйца, наверное, намного проще. И почему люди должны делать это по-другому? Ах да, как ты думаешь, мы поплывем назад на том же корабле, ну, с капитаном, у которого золотая серьга в ухе и который говорил разные странные слова матросам, и у него еще была говорящая птица, но отец мне ее не купил? Может.., если ты с ним поговоришь? Я знаю, ты часто это делаешь. Мне так хочется иметь ученую птицу, правда-правда».

Как это ни странно, госпожа Алиса тоже говорила с Господом.

* * *

В дни более важные – в дни святых и по воскресеньям – герцог и его дочь отправлялись в величественную Церковь Вознесения, а для повседневных молитв ходили в часовню Святого Иеронима, маленькую молельню, прикорнувшую в одном из боковых приделов церкви Девы Марии, построенной за два века до римского императора Константина. Эта церковь, возведенная из огромных валунов, была богато украшена, поскольку превратилась в истинный кладезь богатств тысяч пилигримов, стекавшихся в те времена в Святой город.

Стояла она на Хараме, бескрайнем плато, где изначально – так говорили люди – высился храм Соломона, и где сам Господь слушал первосвященников, читавших священные книги, и где Он изгнал торгующих из храма. И с одной из этих высоких угловых башен сам дьявол показывал Ему все царства мира.

Теперь все это кануло в Лету; резные камни храмов и дворов судей, свидетельства римского правления времен царя Ирода, растащили на другие постройки. Но по ночам, когда новые здания высились черными громадами и лунный свет лился сквозь кроны кедров и олив на узкие улочки, нетрудно было вообразить себе все истории в точности так, как их непрестанно рассказывали паломникам, когда те шли по стопам Господа своего вверх по Крестному пути, к Целебному источнику под вратами Храма, к Гефсиманскому саду и даже к валуну самой Гробницы, впрочем, ныне скрытому в фундаменте церкви.

– И по счастью, еще оставшемуся здесь, чтобы его можно было видеть, – сказал Ансерус, который сам водил дочь по городу, показывая ей святые места. – Если бы людям не запретили приходить сюда с молотами и откалывать куски камня, чтобы увезти их с собой, мало что из этого места дожило бы до наших дней. Теперь здесь вдвое больше паломников, чем тогда, когда я был в прошлый раз.

И впрямь город был заполнен паломниками по самые пределы, которые с каждым годом все раздвигались. Все улицы вокруг храма изобиловали постоялыми дворами, странноприимными домами и монастырями, где паломники проживали в той или иной мере роскоши или суровой простоты. Алиса и ее отец были удачливее многих: еще в первый свой приезд в Иерусалим Ансерус с женой останавливался у друзей, римлян, которые в прошлом имели отдаленное родство с ее семьей.

Когда сам Рим веком ранее пал под мечами готов, многим римлянам пришлось бежать с семьями; некоторые из них осели в Иерусалиме. Большинство процветало, возводя или покупая дома по лесистым холмам на окраине города. В одном из таких домов, недалеко от подножия Масличной горы, и жили Алиса с отцом.

Их хозяин Лентул был человек деловой, давал деньги под залог и зарабатывал, как поговаривали, целое состояние на недвижимости, покупая землю, заваленную битым камнем, и расчищая ее с тем, чтобы продать под застройку. Участвовал он, как говорили также, и в закупке партий священных предметов – не для того, разумеется, чтобы привлечь в город верующих, но для того, чтобы удовлетворить души уже прибывших. Щепы Истинного Креста, кусочки тростника, удерживающего губку с уксусом, шип из Венца, флаконы с каплей самого уксуса – эти чудесные реликвии все еще были доступны за определенную цену. Алиса, которой показали некоторые из этих предметов, глядела на них с искренним благоговением, но даже в пять лет не могла не задуматься над этим бесконечным потоком гвоздей и шипов, предлагаемых на продажу. Истинное чудо? Отец отмахнулся от ее вопроса не без неловкости и завел разговор о вере и символах, что, не в силах понять, она немедленно позабыла.

Не было нужды предостерегать девочку, как не преминул это сделать отец, от расспросов об этом: ей все равно не с кем было поговорить. Обоих сыновей Лентула, мужей взрослых и женатых, не было дома: один держал собственное дело в Акре, другой – в Массилии. Жена Лентула Матильда страдала подагрой и все дни напролет проводила в своих покоях, оставив дом на попечение престарелой четы евреев, которые держались особняком. У Алисы не было компаньонки ее возраста, к тому же все дни она проводила, посещая места паломничества и отправляя требы, и в постель ее отправляли вскоре после ужина. И потому Ансерусу и в голову не приходило, что ей может понадобиться что-то еще, чтобы заполнять свои часы, если он даже и задумывался об этом (чего, разумеется, поскольку Алиса была девочкой, не делал). Когда он думал о ней – а он был любящим отцом, – он предполагал, что его дитя получает наилучшую из возможных подготовку к жизни, которую ей предстоит прожить. Перед девушкой вроде Алисы лежало два пути: она выйдет замуж за подходящего человека по выбору отца и станет рожать ему детей или она пострижется в монахини и удалится в монастырь, чтобы стать целомудренной и святой невестой Христовой.

Каким бы набожным он ни был, герцог склонялся к первому пути для своей дочери. Его прекрасному небольшому поместью в Регеде с его розовым замком – Arx Rosea, как он звался на старых картах, – прикорнувшему в излучине реки Иден, однажды понадобится новый хозяин и наследник и, разумеется, внучка или две будут также весьма желанны. Если уж на то пошло, просто восхитительны. Так что иногда, глядя, как в церкви подле него юное лицо, подобное цветку, восторженно поднимается к Господу, он спрашивал себя, не толкает ли он ее – очертя голову и слишком рано – в объятия Церкви.

Ему не было нужды терзаться. Будь дитя не столь умно или обладай оно не столь богатым воображением, возможно, так бы и произошло. Но Алиса, хотя и безоговорочно верившая во все истории, прониклась верой, существовавшей на самом простом – и самом глубинном – уровне. Она с легкостью смогла принять святых апостолов, святых и самого Господа Иисуса, как людей, которые ходили по этому городу и творили здесь свои чудеса – волшебство они или символ веры, какая разница? – и которых вполне возможно будет встретить здесь когда-нибудь снова. Разумеется, Распятие имело место, но для паломников самым притягательным было Воскресение, счастливый конец, как в столь любимых Алисой сказках.

Сказочный Иерусалим окружал ее своей жизнью, возбуждал и вызывал любопытство. Здесь столько всего происходило, столько всего стоило посмотреть; тщательно орошаемые сады (подумать только, а дома вместо каналов дождь!); башни, где гнездились аисты и вокруг которых весь день щебетали и вычерчивали зигзаги ласточки; ящерицы и крохотные скорпионы, разноцветные птицы (пять за два фартинга?); верблюжата, семенящие за своими матерями по узким сукам, товары на продажу в лавках, целые улицы медников, ткачей с их коврами, продавцов тканей; дети, играющие в грязи; закутанные в бурнусы всадники на прекрасных лошадях.