Читать книгу "Пелагия и белый бульдог - Борис Акунин"

Положение сего новоявленного eminence grise[1]зиждилось на двух заволжских китах — владыке и губернаторе, но вот третий изкитов, прекрасная Людмила Платоновна, хитроумного еврея не жаловала. Однакоконфронтация между Бердичевским и баронессой носила характер не свирепойвражды, а скорее ревнивого соперничества, так что в прощеное Воскресенье обестороны непременно друг перед другом каялись и чистосердечно друг друга жепрощали, что вовсе не мешало соперничеству после Пасхи длиться и далее.

Увы, этому идиллическому, или, как понекоторой склонности к цинизму выражался сам Матвей Бенционович, травоядному,противостоянию пришел конец, когда на мирном заволжском горизонте возниклагрозовая туча. Принесло ее холодным западным ветром со стороны лукавого,недоброго Петербурга.

* * *

Как-то вечером, тому три недели, полицейскомусолдату, что стоит для порядка у въезда в город и по старой привычке называетсяу нас будочником, было видение. В дальнем конце Московского тракта, надкоторым, придушив закат, наливались густым фиолетом грозовые тучи, показалосьоблачко пыли, приближавшееся к Заволжску с небывалой для местных обычаевбыстротой. Некоторое время спустя будочник услыхал гортанное, клекочущеепогикивание явно нехристианского звучания и уже тогда захотел перекреститься,да поленился (добавим от себя, зря). Вскоре после этого из пыльного шара, ходкокатившегося по шоссе, вырвалась пара взмыленных вороных с выпученными отусердия безумными глазами, а над ними высвистывал кнутом чернобородый разбойникв косматой папахе и латаной черкеске, по-орлиному клекоча и свирепо вращаятакими же кровавыми, как у коней, глазами. От этакого зрелища будочник разинулрот и даже подорожную не спросил. Разглядел только в окошке какого-то седого,благообразного человека, милостиво ему кивнувшего, а в глубине кареты еще ивторого, но смутно только востроносый профиль и сверкнувший пугающим блескомглаз. Карета прогрохотала по булыжнику длинной, полутораверстной Московскойулицы, пересекла Храмовую площадь и свернула в ворота лучшей заволжскойгостиницы «Великокняжеская». И еще, сказывают, в ту самую пору как каретамчалась мимо архиерейского подворья, было знамение: невесть откуда налетеластая воронья и согнала с крестов владычьей домовой церкви мирных сизарей, которыес незапамятных времен держали сей возвышенный пункт за свою исконную вотчину.Впрочем, про нападение воронов, вероятно, врут, потому что в нашем городевообще врут легко и вдохновенно.

Назавтра уже было известно, что в Заволжскпожаловал ревизующий от Синода, чиновник для особых поручений при самомобер-прокуроре Победине, которого в империи звали не иначе как поимени-отчеству. Скажут:

«Константин Петрович вчера опять государюнаставление делал» или, к примеру: «У Константин Петровича здоровье на поправкупошло» — и никто не переспросит, что за Константин Петрович такой, — и без тогоясно.

Осведомленные в высшей политике люди — тесразу с уверенностью сказали, что Константин Петрович губернией недоволен и чтоэто сулит изрядные неприятности и владыке, и Антону Антоновичу. И причину сразуназвали: недостаточно прилежны заволжские управители в искоренении иноверства инасаждении православия.

Известно также сделалось и про личностьревизующего. Город наш хоть и удален от столиц, но все же не на Луне живем.Есть у нас и хорошее общество, и дочек наша аристократия в Петербург на сезонывывозит, и письма от знакомых получает. Так что все примечательные и простолюбопытные происшествия, случающиеся в большом свете, доходят и до Заволжска.

Владимир Львович Бубенцов обнаружился фигуройкуда как любопытной. До прошлогоднего скандала, подробнейше описанного нетолько в частных письмах из Петербурга, но и в газетах, служил он в гвардии,имел славу человека беспутного и опасного, какие не столь уж редко встречаютсясреди наших блестящих гвардионцев. Рано получил наследство, рано спустил его вкутежах, потом опять разбогател, играя в карты, и играл что-то очень уж удачно,так что и до дуэлей доходило, но без последствий. У нас ведь начальство кофицерским поединкам снисходительно, если дело обходится без смертельногоисхода и тяжких увечий, и даже до некоторой степени поощряет, видя в этихристалищах укрепление рыцарского духа и воинской чести. Но, как говорится,повадился кувшин по воду ходить.

Кроме карт, была у Владимира Львовича еще однастрасть — женщины, и слыл он одним из первых столичных ловеласов. И вотсоблазнил он одну девицу из незнатной, но вполне уважаемой семьи, да ещеобошелся с ней как-то особенно жестоко, так что бедняжка даже пробовалавешаться. Подобных историй за Бубенцовым числилось много, но на сей раз с рукему не сошло. У соблазненной девицы нашлись защитники, два брата, офицер истудент. Про Владимира Львовича все знали, что он стрелок от Бога, а вернее отчерта, что дуэлей он не боится, так как запросто может пулей у противникапистолет из руки выбить и не раз это проделывал. Бретеру, живущему карточнойигрой, репутация этакого рода необходима — отлично предохраняет от подозрений внечистой игре и лишних скандалов.

Понимая, что одним картелем тут удовлетворенияне получишь, братья девицы решили сквитаться с обидчиком по-своему. Оба онибыли смелые, богатырского сложения молодцы, хаживавшие на медведя с рогатиной.Как-то раз подкараулили Владимира Львовича у подъезда квартиры, когда он утромвозвращался с очередной игры. Нарочно подгадали, чтобы он был в статском иначене избежать бы им суда за оскорбление мундира. Один, студент, сзади схватилБубенцова за плечи и над землей приподнял, поскольку был много выше ростом, авторой, драгун, отхлестал Владимира Львовича арапником по лицу. И всё это прямона улице, на глазах у прохожих. Бубенцов сначала брыкался, вырывался, ногамисучил, а когда понял, что не совладать, только жмурился, чтоб глаз не выбили.Когда братья вдоволь натешились, на землю его швырнули, избитый сказал —негромко, но люди услыхали: «Дьяволом клянусь: весь род ваш пресеку». Именнотак и сказал.

На рассвете следующего дня дрался с обоими,что у нас в России вроде как и не заведено, однако случай был особенный, исекундантам пришлось согласиться.

По условиям Владимир Львович сначала стрелялсясо старшим братом. На тридцати шагах, с выходом на барьеры. Бубенцов не далпротивнику и на пядь приблизиться, выстрелил сразу. Угодил пулей в такое место,что назвать стыдно. Драгун уж на что был мужчина крепкий, не слюнтяй, нопокатился по земле, пронзительно воя и заливаясь слезами. И притом ясно было,что пуля попала именно туда, куда целил Бубенцов со своей дьявольскойметкостью.