Читать книгу "Стальной лев. За Родину! За Троцкого! - Иван Евграшин"

Нацепив его на нос, ощупал себя и попытался сесть. Голова сильно закружилась, и с первого раза попытка не удалась, пришлось опять лечь.

«Вот не везет-то, – подумал я в тот момент. – Где же мои очки?»

Я начал осматриваться.

Несомненно, поезд и вагон, правда, какой-то странный вагон, старинный.

Откуда-то всплыла мысль, что это мой личный вагон-салон.

«Пусть так. Мой так мой», – сказал я себе и продолжил осмотр.

Интерьер был роскошный, как в вагоне-люксе первого класса, который я видел в музее на Рижском вокзале в Москве.

Лежал я на кровати, назвать это «полкой» язык не поворачивается.

Круглый стол, шкаф, маленькая дверь, за которой, скорее всего, была туалетная комната, бархатные занавески на окнах.

За окном было светло.

Полежав еще немного и собравшись с мыслями, начал раздумывать. Вопросов была масса. Самые простые из них – где я? Почему не в больнице? Куда меня везут?

«Хорошо, что хотя бы не – кто я? Это был бы точно перебор, – пришла в голову мысль. – Все. Надо подниматься, иначе я так ничего и не пойму».

Наконец я решил опять попытаться сесть. На этот раз удалось. Голова хотя и кружилась немного, но было терпимо.

Как раз в этот момент открылась дверь, и в комнату-купе вошел человек с саквояжем.

Одет он был странно. Совершенно старомодный костюм, жилетка с цепочкой от часов, пристегнутой к пуговице. Такой фасон воротника рубашки я видел только на старых фото, а галстук такой я бы в жизни не надел, несмотря на то, что в одежде всегда был достаточно демократичен, засмеют. Человек вообще был похож на доктора Айболита из старого черно-белого фильма. Я и решил считать его доктором.

Пока я рассматривал этого человека, он осматривал меня. Посмотрел зрачки, покачал вынутым из саквояжа молоточком перед моим лицом, попросив проследить взглядом. При этом доктор все время приговаривал:

– Лев Давидович! Ну почему же вы не позвонили? У вас был сильнейший удар. Вы разбили голову. Вам надо лежать, отдыхать, а вы уже вскочили! Не бережете вы себя.

Доктор говорил добрым голосом, участливо заглядывая в глаза.

Наконец взял мою руку, достал из жилетного кармашка настоящие часы на цепочке и начал считать пульс.

«Как он меня назвал? – подумалось мне в тот момент. – Лев Давидович? Всю жизнь был Иваном Васильевичем, а тут на тебе».

Сразу вспомнился фильм «Ширли-Мырли» и его главный герой – антисемит рецидивист Кроликов, который тоже на поверку оказался Изей Шниперсоном, а совсем не Василием. Вслух же я сказал:

– Карл Иосифович, я хорошо себя чувствую. Голова практически не болит. Что произошло?

– Пути оказались разобраны, машинисту пришлось резко тормозить, Лев Давидович. В поезде несколько пострадавших и вы в их числе. Вы что-нибудь помните?

– Честно говоря, не очень помню.

Я честно попытался что-то припомнить. Резко заболела голова. Вспомнить что-то, кроме того, что меня ударили чем-то тяжелым сзади, я не мог. Однако на периферии бродили какие-то мысли о совещании, но явно не мои.

«Или мои? И почему все-таки Лев Давидович?» – вот так я подумал, но доктору сказал, решив его не расстраивать, что помню совещание, а потом удар и уже ничего не помню.

– Вот именно, – сразу обрадовался врач. – Вы проводили совещание, а тут машинист резко затормозил, и вы, не удержавшись, полетели спиной вперед и ударились затылком об угол шкафа. Сильно ударились. Меня срочно вызвали, я остановил кровь, перевязал вас, Лев Давидович, и указал уложить в вашем купе. Вы действительно себя хорошо чувствуете?

– Действительно хорошо, Карл Иосифович. Настолько хорошо, что сейчас попробую встать.

После моих слов врач замахал руками и практически заверещал, что мне вставать нельзя, необходим полный покой, как минимум в течение нескольких дней, и диетическое питание. Выслушав его, я совершенно неожиданно для себя рявкнул на доктора:

– Тихо, товарищ Дымкович! Работать вы за меня будете?

После этих слов доктор как-то скис и уже не пытался противоречить, когда я начал вставать, только по-собачьи преданно смотрел в глаза и вздыхал. После того, как я поднялся на ноги и двинулся в сторону маленькой двери, доктор, аккуратно поддерживая меня под руку, пошел рядом.

Идя в уборную, про себя я думал: «Откуда же я его знаю, этого Дымковича?»

– Спасибо, Карл Иосифович. Дальше я справлюсь сам.

Я зашел в туалетную комнату, затворил за собой дверь и, защелкнув замок, двинулся к раковине, умываться.

Удивили меня явно бронзовые краны, которые были установлены на умывальнике. Сосредоточившись на их рассматривании, я открыл воду и уже собирался снять пенсне, для того чтобы умыться, но тут мой взгляд упал на зеркало.

Из зеркала на меня смотрел самый натуральный Лев Троцкий, такой, каким я его по хрестоматийным фотографиям времен Гражданской войны запомнил. Несколько портила вид повязка на голове, но, несомненно, это был Лев Давидович.

Я закричал.

Потом ощупал себя, бросился к двери, передумал, бросился назад к зеркалу. Снова, увидев там Троцкого, вскрикнул, но уже тише.

«Черт возьми, это что же произошло? Я – Троцкий?»

Сознание не желало принимать этот факт. Я просто не верил своим глазам.

Зажмурившись, я сильно ущипнул себя за руку, после чего опять открыл глаза. Лев Давидович никуда не исчез и смотрел на меня из зеркала.

Я поднял правую руку, Троцкий в зеркале поднял левую. Я показал язык, потом скорчил рожу, потом повернулся боком. Тот, в зеркале, зеркально повторил все те же движения.

«Или я сошел с ума, или все это действительно так и есть», – думал я.

Увлекшись историей, я начал много читать не только документальной или публицистической литературы, но и художественной тоже. Одним из жанров, который увлек меня, была альтернативная история. Там всегда кто-то в какое-то время и куда-то попадал. Особенно часто упоминалось о различных механизмах-машинах, которые позволяли переслать человека или его сознание в прошлое. У меня такой машины времени вроде бы не было. Или была?

Я прислушался к своим ощущениям, Троцкий явно был частью меня, и все те мысли, которые бродили на периферии мозга, были его мыслями. Именно он и подсказал мне имя доктора.

«Охренеть», – подумал я, после чего грязно выругался.

– И что же теперь делать? – спросил я свое, точнее Троцкого, отражение в зеркале. Отражение недоуменно развело руками и промолчало.

Все это время в уборную ломился доктор Дымкович. Дверь сам он открыть не смог, хотя и достаточно долго пытался, видимо слыша мои метания и вскрики, поэтому позвал кого-то еще, и через некоторое время дверь начали высаживать.