Читать книгу "Дело жадного варвара - Хольм ван Зайчик"

— Хм, — Фирузе поджала губы. Ни малейшего неодобрительного слова относительно мужа она не терпела. Ни от кого. — Скажите, Жанна, — она нарочито заглянула ей в вырез блузки, потом чуть наклонила голову, разглядывая юбку. — Вам в Александрии не холодно?

— Бывает иногда, — честно призналась Жанна. — Но я люблю, когда на меня смотрят.

Она повернулась, чтобы идти к своему месту,

— Жанночка, — решительно сказала Фирузе ей вслед, — мне нужно с вами поговорить по очень важному делу. Вы не против?

Жанна удивленно обернулась к ней.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас. Я провожу вас до вашего сиденья.

Богдан, мгновенно вспотев, сел в свое кресло и даже зажмурился.

— Понимаете, Жанна, мне действительно скоро рожать, — начала Фирузе прямо на ходу. — Генетический разбор показал, что будет дочь. А в нашем роду, роду довольно древнем, поверьте… есть обычай. Вы знаете, что такое обычай?

— Ля традисьон… — нерешительно проговорила Жанна. — Как это сказать? Традиция?

— Да. Традиция. Я не очень хорошо представляю, как у вас там относятся к традициям, но у нас нарушить обычай – все равно что вам, например… ну вот посреди концерта, прямо под люстрой, на свету, при всех, сесть по большой нужде.

— Кель иде! — сказала Жанна в замешательстве. Получилось почти в рифму.

— Мальчика должно рожать в доме отца, девочку – в девичьем доме матери, от отца подальше. Раньше пол ребенка пытались предсказывать знахари, позже – даосы всякие, теперь – генетический разбор, немножко поточнее стало… Во всяком случае, мне нужно срочно уезжать, по крайности вот после отчего дня в первицу. Уезжать далеко, в Ургенч… и надолго. На несколько месяцев. Чтобы девочка выросла домовитой хозяйкой, она должна с первых же часов жизни как следует впитать воздух материнского дома.

— Какая прелесть, — восхищенно всплеснула раками Жанна.

— Да, но Богдан на несколько месяцев останется один. Это ужасно! При одной этой мысли меня в дрожь бросает.

— Он такой легкомысленный? — с сомнением спросила Жанна. — Наблудить может?

— Да при чем тут… В Цветущей Средине издревле есть поговорка: женщина без мужчины – что слуга без хозяина, мужчина без женщины – что сокровище без присмотра.

— Надо же! — изумилась Жанна. — Восток, а женщин считают самостоятельнее мужчин. По-моему, сокровищу без присмотра куда хуже, чем слуге без хозяина.

— О, вы по молодости лет просто не понимаете, как пуста и бессмысленна жизнь оставшегося без хозяина слуги.

— У нас любой слуга рад-радешенек, если хозяин куда-нибудь провалится на месячишко.

— У вас там слуги наемные, — возразила Фирузе. — Это совсем другое. Ох, сейчас уже начнут… Богдан меня очень любит, и у него совершенно никого нет, кроме меня. На несколько месяцев он останется совершенно без присмотра. Понимаете?

Жанна заинтересованно молчала.

— Нет?

— Нет…

— Вы ему явно понравились, а это, поверьте, совсем нечасто происходит – чтобы Богдану всерьез понравилась девушка. Собственно, на моей памяти – впервые. И вам он, по-моему, тоже понравился.

Жанна чуть смутилась.

— Он очень приятный человек, — призналась она.

— Мужчина должен быть женат, — убежденно сказала Фирузе. — Постоянно или временно, на одной или на пятерых, смотря по доходам… Но не бегать по вольным цветочкам и птичкам, а быть женатым! Чтобы душа была чиста. Чтобы открыто, прямо смотреть своим женщинам и всему остальному свету в глаза. Вы готовить умеете?

Тут Жанна совсем смутилась.

— М-м… как вам сказать…

— Ну, лишь бы мужчина был по сердцу. Если есть желание его порадовать – умение само придет. Помню по себе. Вы приятная и умная девушка, Жанна. У вас там так не принято, я прекрасно знаю, но… Я прошу вас стать его временной женой. Хотя бы на эти три месяца. А когда я вернусь…

У Жанны слегка отвалилась челюсть, а глаза сделались, как два алебастровых шарика на чиновничьей шапке. Фирузе осеклась.

Через несколько мгновений лицо девушки стало пунцовым. Во вновь ожившем взгляде появилось завороженное, почти восхищенное выражение.

— Вот так вот броситься с головой в культурную среду… Да мне и во сне присниться не могло! Я согласна, Фирузе! Я согласна! Ходить по магазинам, кормить, поить…

— Именно. Я вам расскажу об этом поподробнее.

— Стирать, помогать в работе, пыль сдувать с кодексов… да?

— Ну, и все остальное, разумеется, — рассудительно сказала Фирузе.

Когда Богдан решился оглядеться, все в зале уже сидели на своих местах, и лишь две женщины оживленно, не замечая ничего вокруг, беседовали стоя. Вот Жанна наклонилась к уху Фирузе и что-то негромко спросила. Вот Фирузе наклонилась к уху Жанны и что-то негромко ответила. Обе захихикали как-то очень взаимопонимающе, как-то плотоядно, и Жанна покосилась на стиснувшего зубы, красного, как рак Богдана с веселым уважением. О чем они, мучительно думал Богдан. О чем это они так?

Он достал из внутреннего кармана ветровки наградной веер, полагавшийся от казны всем отличившимся работникам человекоохранительных учреждений, и принялся нервно обмахиваться, по возможности пряча от зала рдеющее лицо. На веере были изображены возлежащие бок о бок тигр и агнец, а поверху шла изящная вязь на старославянском: «Не судите, да не судимы будете».

Разумеется, сотрудникам нехристианской ориентации выдавались веера с иной символикой – соответственно их убеждениям; но суть надписей не менялась.

Фирузе неторопливо пошла к мужу. Неторопливо села. От нее просто-таки веяло вновь обретенным внутренним спокойствием и удовлетворением. Богдан молчал.

Вышел махатель.

— Она согласна, — сказала Фирузе. — После кончерто едем в ближайшую управу и регистрируем трехмесячный брак.

— Святый Боже, святый, крепкий, святый, бессмертный, помилуй мя, — ответил Богдан. Помолчал, затравленно покосился на супругу. — В жизни тебе не изменял, Фирочка.

— Я знаю, — сказала Фирузе, взяла его ладонь, поднесла к губам и поцеловала. Прижалась к ней щекой. — Но ты же мужчина, а мне надо ехать.

Махатель отрывисто поклонился залу, повернулся к нему спиной, чуть помедлил, сосредотачиваясь – и вдохновенно взмахнул своей палочкой.

О, музыка! Гендель, Гендель…

Второе отделение пролетело незаметно.

К повозке обе женщины, улыбаясь до ушей, вели Богдана под руки с двух сторон.

У повозок обе посерьезнели. В жемчужном свете почти уже спустившейся белой ночи, в тонком неземном свечении, льющемся с неба, чуть поцарапанного розовыми перьями высоких облаков, Жанна обошла Богданов «хиус», внимательно его оглядывая; еще внимательнее она посмотрела на будущего супруга.