Читать книгу "Освобожденный Франкенштейн - Брайан У. Олдисс"

3

Эта запись была сделана на одном долгом дыхании. Посмотрев, как Виктор Франкенштейн направляется в сторону отцовского дома, я пересек Женеву и отправился обратно в Сешерон и далее — к своему автомобилю. С Фелдером за время моего отсутствия ничего не случилось; я залез внутрь и наговорил свой отчет на портативный диктофон.

Здесь не должно быть места анализу моих чувств. Прежде чем отправиться на суд над убийцей, отмечу еще два женевских эпизода. Первым делом я собирался заняться двумя проблемами, и одной из них были деньги, ибо я знал, что на протяжении всего девятнадцатого века в ходу были старые денежные системы. Ну а со второй проблемой я справился очень быстро, заглянув, зайдя в кафе, в газету. Сегодня было 23 мая 1816 года.

Я жадно просмотрел газету в поисках новостей. В ней оказалось обескураживающе мало доступного моему пониманию; по большей части она содержала сугубо местные новости и обширные, тенденциозно подобранные материалы, касающиеся немецкой конституции. Часто повторялось имя

Карла-Августа Саксонско-Веймарского, но ни о нем, ни об этой самой конституции я никогда ничего не слышал. Быть может, я в своей наивности ожидал больших заголовков вроде ХАМФРИ ДЕЙВИ ИЗОБРЕЛ БЕЗОПАСНУЮ ШАХТЕРСКУЮ ЛАМПУ, РОССИНИ ЗАКАНЧИВАЕТ ПЕРВУЮ ОПЕРУ, ЮДИЛСЯ ГЕНРИ ТОЮ — что-то в этом духе! Ну да ладно, по крайней мере редакционная статья напомнила мне, что

Женева стала частью Швейцарии всего лишь в прошлом году.

Разочарованиями обернулись и мои поиски денег. У меня на руке — рядом с ныне бесполезным Комп-Комовским телефоном — были новенькие одноразовые часы на урановом питании, которые по текущим американским ценам — год 2020-й — стоят не менее семидесяти тысяч долларов. Но ведь в Женеве 1816 года они совершенно уникальны — насколько выше должны они цениться здесь! К тому же швейцарские часовщики лучше, чем кто бы то ни был, способны оценить в этом веке всю их изощренность.

Полный надежд, я заявился со своими часами в роскошную фирму на рю дю

Рон, где их и изучил величественный управляющий.

— Как они открываются? — спросил он.

— Они не открываются. Они герметически запаяны.

— А как же проверить их работу, если что-то будет не в порядке?

— В том-то и состоит главное достоинство этой марки часов. С ними никогда ничего не случается. Точность хода гарантируется!

Он обворожительно улыбнулся.

— Ну да, их дефекты и в самом деле очень хорошо замаскированы. Так же, как и завод!

— Да нет, они не заводятся. Они будут идти вечно — то есть не менее века. Потом они останавливаются, и их выбрасывают. Это одноразовые часы.

Улыбка управляющего стала еще приторнее. Он посмотрел на мою одежду, перепачканную и еще не до конца просохшую после моих ночных приключений.

— Как я погляжу, месье, вы — иностранец. Наверное, часы заграничные. Не из Нидерландов ли?

— Из Северной Кореи, — сказал я. — С обворожительной улыбкой он протянул мне на ладони часы.

— Позвольте в таком случае посоветовать вам, месье, продать свои неостанавливающиеся часы обратно северным корейцам.

Ничуть не лучше обернулось дело еще в двух заведениях. И только в четвертом я наткнулся на любознательного маленького человечка, которому часы сразу приглянулись; он изучил их сквозь увеличительное стекло и выслушал, как они работают, через миниатюрный стетоскоп.

— Очень изобретательно, даже если они приводятся в действие пчелой, которая тут же отдаст Богу душу, как только вы отсюда уйдете! — сказал он.

— Где они изготовлены?

— Последняя новинка из Северной Америки, — наученный горьким опытом, соврал я.

— Прекрасный хронометр! А что означают буквы NK на циферблате?

— Место изготовления… Новый Кентукки.

— Я никогда не встречал такого металла. Эти часы заинтересовали меня, я с удовольствием их разобрал бы, чтобы изучить все их секреты.

— С помощью этих секретов вы можете на целый век обогнать всех ваших конкурентов-часовщиков.

Мы начали торговаться. В конце концов я согласился на смехотворную сумму и покинул лавочку, чувствуя себя обиженным и обманутым. Но стоило мне вновь очутиться на ярком солнечном свете, как верховенство вновь перешло к моему высшему "я" — и я взглянул на вещи по-другому. У меня в кармане лежали добротные, надежные франки, а что осталось у часовщика? Точнейший инструмент, главные достоинства которого были в этом веке никому не нужны.

Неотвратимая пунктуальность этих часов, с которой они отмеряют течение времени — с точностью до одной двадцатимиллионной доли секунды, — не шутка ли это в мире, который в основном живет, следуя неспешному движению солнца по небосклону, в мире, где почтовые дилижансы отправляются на рассвете, в полдень или на закате? Та недостойная одержимость временем, что стала фирменным знаком моей эпохи, здесь еще не проявилась; тут не было даже железнодорожных расписаний, способных приучить людей к часам. Что касается работы моих часов, то в ней к тому же задействован элемент, которого этот мир, к счастью, был лишен — уран. Открытый в двадцатом веке, он уже через несколько лет был использован в новом, более разрушительном оружии. Даже в

Соединенных Штатах Кореи — в мои дни одной из самых индустриально развитых стран мира с ее глубочайшими, уходящими в мантию Земли шахтами — в 1816 году занимались разве что изысканной росписью шелковых ширм да изощренной резьбой по слоновой кости… в паузах братоубийственной резни, подготавливающей, надо признать, наступление более энергичных столетий…

Чем больше я об этом думал, тем символичнее становилась для меня утрата часов — и тем больше я радовался.

Кое-что новенькое я узнал не только о времени, но и о своих ногах. Они исправно доставили меня через весь город обратно в Сешерон. Годами я не совершал столь протяженных прогулок.

Сейчас я сижу у себя в автомобиле — последнем моем бастионе двадцать первого века. Он тоже приводится в действие ураном. Я вернулся на место, где когда-то стоял мой дом, с тоской поглядел на яркий пластиковый мяч Тони в крохотном вкраплении пампасов и оставил рядом с ним запаянное в пластик послание Мине — вдруг этот участок провалится во времени обратно и ей случится быть рядом.

Итак, я довел свой отчет до сегодняшнего дня. Теперь мне нужно поспать, прежде чем перейти к рассказу о том, что произошло в суде. Я в отличной форме, и меня переполняет возбуждение, я просто вне себя — в каком-то почти буквальном смысле. Возможно, мне уже ясно, что я буду вынужден предпринять дальше.

4

Перед тем как описать суд на Жюстиной Мориц, надлежит изложить все, что мне известно о Франкенштейне; надеюсь, это несколько прояснит мои мысли.

Знаю я о нем не так уж много. Виктор Франкенштейн — давший ему название главный герой романа Мэри Шелли. Соединив друг с другом части человеческого тела, он создал своего «монстра», которого ему потом удалось оживить. Месть чудовища стала причиной гибели Виктора и его близких. Для широкой публики имена творца и его творения смешались воедино.