Читать книгу "Крах династии - Сергей Шхиян"

— Петра Васильича сам батюшка против самозванца послал, и не мне его приказу перечить. К тому же я тебя первый раз вижу, а Басмановых давно знаю.

Мальчик был наивен, не искушен в человеческом коварстве и предательствах, а потому и обречён. Я представил, сколько людей дует ему в уши — как любому большому начальнику. Где в таких условиях совсем молодому человеку отличить правду ото лжи и выбрать себе искренних, надежных помощников. Поэтому мне, новому, незнакомому ему человеку, объяснять и доказывать что-либо было бессмысленно.

— Так пойдешь в окольничие? — повторил предложение царь.

— Спасибо, государь, — ответил я, — если отзовешь Басманова от войска, может быть, и пойду, а иначе нет смысла, ты долго на престоле не усидишь.

Федор смутился и задумчиво посмотрел куда-то поверх моей головы:

— А мне царство и не нужно. Как можно другими людьми управлять, когда сам еще не знаешь, что хорошо, что плохо. Это батюшка хорошо понимал. Я книги люблю читать, в науки вникать. Трудно, добрый человек, быть русским царем. Люди у нас особые, каждый сам себе и царь, и бог. В глаза льстят, а за пазухой камень держат. А у меня, видно, судьба такая, что же я могу против промысла божья! Как будет, пусть так и будет. Не мне менять пути Господние.

— Тебе виднее, ты ведь помазанник божий, — только и смог ответить я.

Федор ласково и виновато на меня посмотрел и, словно вернувшись на грешную землю, сказал:

— Коли не хочешь в окольничие, так помоги в мастерской палате, я тебя достойно награжу.

— Хорошо, — согласился я, — если в ближайшие дни не произойдёт ничего страшного, помогу.

— Так что же такого может произойти! — чуть не заплакал он. — Зачем ты меня пугаешь? Первый раз встретился человека с понятием, и тот меня сторонится. Чем мы, Годуновы, Господа прогневили! Неужто ты и вправду веришь, что батюшка младенца Димитрия убил?! Отец был добрым царем и много для Руси хорошего сделал, ан того никто не помнит, а в сказку, что его недруги придумали, все разом поверили!

Федор говорил горячо и сбивчиво. Видно было, что его самого мучают вопросы, на которые он давал мне не спрошенные ответы.

— И на дедушку моего, Григория Лукьяновича, пустой наговор идёт, он был царю верным слугой, не щадя живота своего боролся с ересями и крамолой, а его чуть ли не Иродом величают. А на самом деле дедушка был человеком тихим и богобоязненным, по своей прихоти мухи не обидел!

— Какой дедушка? — не понял я.

— Вельский, — помедлив мгновение, ответил Федор.

— Не слышал про такого.

— Это матушкин отец, по прозванью Малюта..

— Так ты о Малюте Скуратове толкуешь? А говоришь, Вельский.

— Он и был Бельским-Скуратовым, — смутившись, проговорил молодой царь.

Похоже было на то, что с предками парнишке крупно не повезло. Малюта Скуратов был самым свирепым опричником Ивана Грозного и участвовал почти во всех его кровавых преступлениях. Впрочем, в эти времена немногие сами могли похвастаться не запачканными в крови руками, не то что порядочными предками.

— Пойди за мной, мне с тобой говорить нужно, — не дождавшись от меня подтверждения невинности дедушки, повелительно сказал молодой человек и, круто повернувшись на месте, отправился в сторону царского дворца.

Привычка повелевать и не сомневаться в том, что приказание будет немедленно выполнено, уже прочно укрепилось в сознании юного монарха. Градус моего сочувствия к нему тут же пошёл вниз. Иван Васильевич Грозный в юности тоже был очаровательным молодым человеком, только куда потом всё это делось?

С царями, как известно, попусту не спорят, да мне и любопытно было взглянуть на дворцовые покои и уклад жизни монарха. Так что мне не оставалось ничего другого, как последовать за юным царём. Как только он вышел из мастерской, сразу оказался в окружении невесть откуда набежавших слуг. Федора взяли под руки и как немощного повели во дворец.

Все встречные снимали шапки и низко кланялись. Царь иногда кивал в ответ. Перед самым дворцом путь процессии преградила пристойно, но не богато одетая женщина. Стрельцы, толпившиеся перед царским двором, увидев заминку в шествии, побежали в нашу сторону. Женщина неожиданно упала на колени и до земли поклонилась царю.

— Батюшка государь, заступник! — закричала она. — Прошу справедливости!

— Полно, полно, милая, — ласковым голосом сказал царь, пытаясь обойти просительницу, — всё устроится, я прикажу.

— Государь! Прошу справедливости! — продолжала кричать женщина и, проползя несколько шагов на коленях, ухитрилась обнять ноги Фёдора.

Молодой человек, продолжая ласково улыбаться, довольно резко толкнул просительницу коленом и попытался высвободиться. Однако горожанка вцепилась в него намертво и продолжала просить справедливости. Сопровождавшие царя слуги растерялись и просто пытались оттолкнуть ее от царя. В это время подоспели стрельцы и, схватив челобитчицу за плечи и руки, стали отрывать её от царя. Тут же набежала толпа любопытных, Фёдор Борисович, вымученно усмехаясь, незаметно помогал стрельцам, отпихиваясь от кричащей гражданки ногами.

Возникла заварушка, было заметно, что никто толком не знает, что делать, Женщина держала ноги царя мертвой хваткой.

— Сына! Облыжно! Спаси! Колесуют! — перешла на отдельные выкрики просительница.

Услышав о колесовании, я вздрогнул. Это была совершенно изуверская, необыкновенно жестокая казнь. Человека подвергали страшным мучениям, часто растягивающимся на несколько дней. Способ казни состоял в следующем: на сделанном из двух бревен андреевском кресте, на каждой из ветвей которого были две выемки, расстоянием одна от другой на один фут, растягивали преступника так, чтобы лицом он обращен был к небу; каждая конечность его лежала по одной из ветвей креста, и в месте каждого сочленения он был привязан к кресту. Затем палач, вооруженный железным четвероугольным ломом, наносил удары в ту часть члена между сочленением, которая как раз лежала над выемкой. Этим способом переламывали кости каждого члена в двух местах. Раздробленного таким образом преступника клали на горизонтально поставленное колесо и переломленные члены пропускались между спицами колеса так, чтобы пятки сходились с задней частью головы, и оставляли его в таком положении умирать. Смерть в конце казни была для человека истинным благодеянием.

Стрельцы между тем совсем разошлись и буквально рвали женщину на части. Нужно было как-то вмешаться, и тогда я придумал феньку, которая должна была заинтересовать начитанного парнишку. Я протолкнулся к царю и сказал ему прямо в ухо:

— Государь, вспомни царя Соломона. Он сам судил свой народ. Разберись, в чём дело, а потом уже казни или милуй.

Фёдор растерянно глянул в мою сторону и неохотно остановил стрельца, который совсем было собрался заколоть надоедливую просительницу кинжалом.

— Ладно, пусть идёт за нами, — приказал он.