Читать книгу "Самый красивый конь - Борис Алмазов"

Панама открывает глаза и медленно говорит:

— Папа, если ты будешь так говорить, я перестану тебя уважать.

Отец отшатывается и вдруг начинает бегать по комнате, хватаясь за голову.

— Чёрт знает что! — кричит он. — Это чёрт знает что! Выдумал каких-то коней. Ты же шею свернёшь! Ну пойми же: вот ты лежишь сейчас, словно тебя сквозь строй пропустили, как при Николашке Палкине, а чего ради? Что ты получаешь за свои страдания? Ходишь еле-еле, пахнешь, как цветок душистый прерий! А чего ради?

— Корень ученья горек, но плод его сладок! — говорит Панама любимое присловие Дениса Платоновича.

— Да какое «сладок»! На тебя смотреть страшно!

— Ребята! — говорит Панама родителям. — Я сегодня полкруга галопом проскакал, только потом за седло схватился.

— И получил бичом!

— Это за то, что испугался. Если бы не испугался, не получил бы. Ребята, галоп — это такое! Это такое счастье!

— Это ненормальный! — говорит отец. — Он ненормальный. Ты же завтра в школу идти не сможешь!

— Не-е-е… наверное, смогу, — неуверенно говорит Панама. — Отлежусь и пойду…

— Ну что ты с ним разговариваешь! Запрети, и всё! — говорит мама. — В конце концов ты — отец.

— И я стараюсь быть хорошим отцом! — с металлом в голосе возражает папа. — Я не хочу, чтобы мой единственный сын всю жизнь попрекал меня тем, что я ему запретил ездить верхом. Если хочешь, в детстве я тоже несколько раз ездил верхом, в эвакуации. И в этом нет ничего ужасного.

— А седло какое было? — спрашивает Панама.

— Без седла! Ватник какой-то стелили.

— А! — говорит Панама. — Колхоз! Это не езда…

— Посмотрим, как ты ездишь. — Обида звучит в папином голосе.

— Я через полгода на третий разряд сдам, если вытерплю, конечно.

— О чём ты с ним говоришь, о чём мы говорите! — возмущается мама. — Ты запрещаешь ему или пет?

— Ребята, я так устал! Вы ругайтесь на кухне, а?

— Он прав! — Это папа говорит. — Пойдём на кухню. А ты знаешь, — говорит он, выходя, — мне кажется, эти занятия вырабатывают в мальчишке чертовскую силу воли. Я наблюдаю, как он встаёт по утрам, чистый спартанец. Раньше такого не было…

Панама не слышит, что возражает мама. В полусне перед ним плывёт, качается самый первый день тренировок.

…В раздевалке Денис Платонович проводил перекличку:

— Васильчук? Нету. Отлично. Вычёркиваем. Бройтман? Нету. Отлично. Баба с возу — кобыле легче. Ковалевский?.. Распределяем лошадей: Олексин — Формат. Ватрушкин — Ромбик. Пономарёв, так как вы у нас первый раз, дадим вам римского императора — Нерона, гонителя христиан и юношей, стремящихся стать всадниками. Маленькое замечание: седлать осторожно, — он хоть и мерин, а строгий, бьёт передними и задними, а будешь валандаться с трензелем, может пальцы прихватить. Вкладывать трензель, говоря по-крестьянски, удила, аккуратно, пальцы совать только в беззубый край. Спицын, повтори порядок седловки!

— Подхожу с левой стороны. Если лошадь стоит неудобно, говорю: «Прими!», надеваю недоуздок. Зачищаю коня…

— Стоп! Бычун, перечисли части оголовья.

— Ремни, — начинает бойко сыпать маленький вёрткий мальчишка, — два нащёчных, налобный, сугловный, подбородный, поводья. Трензельное железо, кольца…

— Как оголовье носят в руке?

«Как много они знают», — думает Панама. Ему объяснял раньше Борис Степанович, но сейчас всё вылетело из головы. Ещё хорошо, старик ничего не спрашивает, а то бы опозорился.

И вот он тащит, как положено, в левой руке оголовье, седло. Совсем не такое седло, как у жокеев, а огромное, строевое, подпруги волочатся по полу. Панама спотыкается о них и чуть не падает. Хочет подпруги поднять, тяжёлое стремя больно стукает его по ноге. Наконец находит донник с табличкой: «Нерон, мерин, рысак орл. 1952 г. р.».

Панама осторожно входит. Мерин стоит в углу и злобно смотрит на него.

— Тихо, тихо, это я, я, — опасливо говорит Панама и пытается зайти слева.

Нерон резко поворачивается и становится к Панаме крупом. «Ой, счас накинет копытами!» Душа Панамы проваливается в пятки.

— Кто денник открытым оставил? — раздаётся окрик тренера. — Лошадей повыпустить хотите?

Панама торопливо запирается, роняет седло, уздечку и остаётся один на один с мерином, который злобно глядит на него через плечо. Нет, это не добродушный, податливый Конус, с которым было легко и весело, а злобный, жестокий зверь, готовый на всё. Панама прижимается в угол.

— Эй! Новенький! Как тебя, Пономарёв, что ли? Открой!

Панама оглядывается. За дверью стоит тот чернявый мальчишка Бычун.

— Что, прижал он тебя? Я тебе, пакость! — замахивается он на мерина, и тот сразу прижимает уши. — А ну, прими! Прррими! Вот смотри, как взнуздывают. Понял? Бери голову рукой в обхват! Держи вот так локоть, а то тяпнет. Ну-у! Что, напоролся на локоть, гангстер. А теперь смотри, как седло кладут… Ой, тренер идёт! Я побежал, а то раскричится. Ты его не бойся, мерина-то. Он сам боится, вот и лягает.

— Ну что? — входит в денник Денис Платонович. — Так, оголовье надел — полдела сделано. Теперь седло. Ну-ко, клади. Так. Подтяни подпруги. Не от пуза, не от пуза… Не по-бабски. Вот. Выводи.

«Никогда я не научусь коня седлать», — думает Панама, шагая в манеж.

— Равняйсь! Смирно! Садись!

А Панама маленький, стремя где-то на уровне глаз. Тянет он ногу, тянет, чуть на спину не опрокидывается.

— Путлище сделай длиннее! — Это Бычун подсказывает.

А кто его знает, где оно, это путлище? А! Догадался: это к чему стремя пристёгнуто. Есть, взгромоздился в седло. Ух ты, как высоко.

«Я сижу в седле! — И радость захлёстывает Панаму. — Какой же этот Бычун молодец! Помог!»

— По-головному шагом марш! — поёт тренер, и что-то оглушительно хлопает.

— Во! — говорит кто-то за спиной. — Шамбарьер притащил, ну, теперь держись, ребята.

Нерон почему-то стоит. Как ни дёргает Панама за повод, он стоит.

— Вперёд шенкелем подай! — кричит тренер. И конец бича частично попадает по коню, частично по Панаминой икре.

Нерон срывается рысью. «Боже ты мой, какая тряска! Кажется, сейчас в животе что-то оборвётся. Ой, куда это всё поехало набок!»

— Сидеть! — И конец бича достаёт Панамину спину.

Он дёргается и перестаёт падать. Вот оно что, выпрямиться нужно…

— Стремя брось! Учебной рысью марш!

«Кто это только придумал, что ездить на коне удовольствие, боже ты мой, мучение какое! Ой, ой, ой, ой… Ой, надаю налево… нет, направо…»

Через полчаса пот течёт с Панамы ручьями, ему кажется, что эта тренировка никогда не кончится. И тут тренер кричит: