Читать книгу "Искусство соблазна - Джудит Айвори"

Какая жалость, что больше она не играет в игры с такими, как он.

Глава 2

Весь фокус в том, чтобы остричь барана ловко и без хлопот — не дать ему повода для тревоги, когда вы переворачиваете его так, как вам нужно. Нужно, чтобы он оказался на спине: пусть дрыгает всеми четырьмя ногами — так он беспомощен, и в этом ключ успеха. Но действуйте нежно, только нежно. Стоит применить грубость — и перед вами баран в гневе, который пинается и норовит боднуть, что ведет к дальнейшему противоборству, которое, в свою очередь, может привести к повреждению шкуры, и тогда животное совсем обезумеет. Никогда не действуйте грубой силой. Управляйтесь с бараном нежно, ведите его в нужном вам направлении, как партнершу в танце.

Эмма Дарлингтон Хотчкис «Йоркширские советы по домоводству и рецепты»

В руках опытного специалиста стрижка овец напоминает балет. Настоящий мастер способен снять с барана руно за один прием, словно куртку с него снимаешь. При этом баран, которого стригут, при иных обстоятельствах мог бы запросто весьма крепко боднуть женщину чуть ли не с него весом. Эмма знала, какими самодовольными и нетерпимыми бывают бараны. Если вы собираетесь лишить барана его роскошной шубы, надо очень хорошо уметь обращаться с ножницами.

Отец Эммы, которого не стало десять лет назад, был знаменитым стригалем. Свою небольшую семью он содержал имея крохотное стадо, но зато едва ли не каждому соседу помогая стричь овец. Он был человеком неразговорчивым и если все же открывал рот, то в основном произносил то, что так или иначе относилось к его профессии. Никогда нельзя добиваться ничего от овцы силой. Танцуйте с ней — и она ваша. Эмма росла, полная благоговейного восхищения перед искусством отца, и мечтала о том времени, когда она сама сможет совершать этот танец. Увы, до отца ей было не подняться — рост не позволял. Задумываясь о том, что подвигло ее на аферы с Заком, она приходила к выводу, что в основе ее стремления «стричь простаков» лежало именно это с детства впитанное преклонение перед тем, как ловко отец управляется с баранами, заставляя их расставаться с собственной шубой без сожаления. Все у них в Лондоне шло как по маслу. До одного прекрасного дня, который прекрасным никак не назовешь. До того момента «игра» казалось ей веселой и совсем не опасной. Действительно, жертвы мошенников отделывались испугом, никакого реального вреда им не наносили, а побочный продукт оказывался весьма полезным — деньги, которые нежно изымались у тех, кто имел их в достатке, благодаря очевидной жадности их прежних хозяев непременно вернулись бы к ним сторицей.

Стрижка баранов — вот что занимало мысли Эммы, сидящей у высокого, с двойным остеклением и бархатными портьерами окна Йоркского банка. Этого упрямого барана нужно остричь.

Здесь было тепло, нос и щеки согрелись после мороза, тело пребывало в приятной истоме, а голова слегка кружилась от предвкушения приключения. В теплом банке, являвшем собой настоящий памятник британской приспособляемости к неблагоприятным условиям среды, с гудящим огнем в камине — тяга работала отлично, — с восточными коврами на полу, она ждала появления неуловимого виконта которого она за четыре месяца пребывания того в поместье так ни разу и не имела счастья лицезреть. Монт-Виляр опаздывал. Но он непременно должен был появиться, ибо документы по делопроизводству, им же затеянному, требовали его личной подписи. Все, от управляющего банком до последнего кассира, горели желанием поскорее познакомиться с виконтом. Дух любопытства витал в воздухе, дух, почти физически ощутимый. Сердца людей бились в унисон, флюиды ожидания поднимались к высокому лепному потолку.

Эмма держала свое возбуждение в узде. Она терпеливо ждала, глядя на успокаивающий заснеженный пейзаж за окном. Белые снежинки кружились в воздухе, снег пушистым ковром укрывал подоконники и крыши, обрамлял белым темный переплет рам, делая дома похожими на игрушечные. Денек сегодня выдался на славу, не слишком холодный для конца декабря. Рождество миновало три дня назад, а праздничное настроение осталось. Особенно приятным было то, что в этот четверг ветер утих. В это время года ледяные ветры — частые гости в Йоркшире, но для дня визита Эммы в банк они решили сделать исключение.

Ей было за что благодарить судьбу. Во-первых, за погоду. Во-вторых, за то место, что ей было предложено. Эмма сидела на углу длинного стола — назначенная, но еще не вступившая в должность секретарша, которой надлежало записывать все, что будет здесь сказано. Она была «направлена» сюда бюро, предоставляющим секретарские услуги, ибо, к несчастью, оба секретаря виконта внезапно и одновременно уволились. (К счастью, ни один настоящий джентльмен не счел удобным задавать вопросы о том, на кого именно она работает. И кто ей за работу платит. Собственно, ей никто не платил. Она придумала несуществующее агентство после того, как послала мистера Блейни и его коллегу, мистера Харлоу, в Лондон, в погоню за несбыточными барышами, которое сулило ею же придуманное агентство по трудоустройству секретарей.) За столом никого не было, если не считать Эммы и управляющего банком, сидевшего по левую руку от нее во главе стола, и заместителя управляющего — по правую. Управляющего звали мистер Хемпл, а его заместителя — мистер Фогмот. Все остальные стулья пока оставались свободными.

От скуки Эмма начала ерзать на кожаном сиденье, перекладывать с места на место блокнот для

стенографии, перебирать ногами под столом, шурша нижними юбками. Ее движения привлекли внимание обоих мужчин. Надо сказать, что выбор нижних юбок был довольно рискованным — они шуршали при малейшем движении.

Поймав на себе мужские взгляды, Эмма повернула голову сначала к одному, потом к другому и заулыбалась. После некоторого колебания они заулыбались в ответ. Она заморгала, вспорхнув ресницами, и стыдливо покраснела — беспроигрышный прием, — опустила глаза, как настоящая скромница. Она прекрасно знала, какое именно впечатление должна произвести. На ней было довольно старомодное платье, шерсть и полосатый шелк поблекли до бледно-голубого, с высоким воротником и юбками, топорщившимися сзади и на боках. Платье ей нравилось, хотя теперь трудно было сказать, как давно оно вышло из моды, поскольку и тогда, когда она его купила в Лондоне лет десять назад, оно уже не было новым. И все же платье вполне отвечало поставленным целям. Оно сидело как влитое, едва не лопаясь на пышной груди. Поскольку платье сильно сдавливало ребра и талию, дышать полной грудью Эмма не решалась — пуговицы могли отлететь. В качестве дополнительной меры предосторожности она приколола к правой груди, довольно низко, стальные часы, которые, увы, не шли. Но теперь едва ли кто-то мог усомниться в том, что перед ними была дама самого что ни на есть фривольного поведения.

И все же как приятно было вновь ощутить себя женщиной, пусть и не слишком скромного поведения. Эмма вдруг поняла, что очень долго вообще не замечала того, что являлась особой женского пола.

Эмме нравилось ее маленькое пышное тело. Природа щедро одарила ее округлостями. Пусть ростом она не вышла, да и тела местами было многовато, внешность ее трудно подходила под определение «элегантная», но женственная — безусловно. Тесноватое платье и шуршащая при каждом движении нижняя юбка как нельзя лучше подчеркивали женственность ее округлого маленького тела. И, будучи единственной дамой за столом, Эмма предпочла образ, который вполне отвечал мужским ожиданиям: маленькая сладкая бабенка — одни эмоции и никаких мозгов, рожденная лишь для того, чтобы прислуживать мужчинам.